Игорь Полукеев - Дервиш

— А это ещё один факт в мою пользу! — Глеб ударил ладонью по рулю. — Тело — это биологический робот, со своим собственным примитивным сознанием, именуемым инстинктами, а разум — сознание души, это собственно человек.

— И что, они вместе рулят субъектом, как ты сейчас машиной? — Рассмеялся Пахомов. — Выплюнь всю эту чушь из головы, дружок! Но так, чтобы никто не видел!

— То есть, ты в это не веришь? — Глеб посмотрел на Лёху в зеркало.

— Не могу сейчас вспомнить, что именно я забыл. — Вздохнул Пахомов и потёр лоб. — А! Вот! Ум — всего лишь инструмент для правильного применения силы! Глеб, ну о каком сознании души можно говорить?

— Да вы, батенька, атеист? — Воскликнула Вика.

— Общение с вами отняло у меня всякую веру и надежду! — Нарочито смиренным голосом ответил Пахомов.

— А я думаю, что человеческий разум способен преодолеть животное начало. — Продолжал Глеб. — Нужно лишь создать условия для этого.

— Какие, например? — Спросил Трутнёв.

— Человек должен жить в равноправном и справедливом обществе, в котором правят нормальные человеческие чувства и отношения. И в конце своей жизни он должен вспоминать не свои собственные обиды и лишения, а совершённые им самим ошибки, и понимать то унижение, которому он подверг сам себя, заставив страдать других.

— Ну, ты идеалист! — Рассмеялся Пахомов.

— Да, Лёха, я так считаю! А чтобы память о том, что ты причинял вред другому, не стала потом вечной болью, не следует этого делать. Поэтому и есть заповеди — не убий, не кради, не причиняй вреда, не суди!

— Добавьте сюда — не используй свою силу и власть во вред другому! — Поддержала его Вика.

— Спасибо, Викуля! — Глеб кивнул ей и продолжил, — и прямо сейчас перестань грешить, и ты избежишь будущих неприятностей. Если бы люди не тратили силы и время на оружие друг против друга, мы бы жили в другом мире.

— А мне кажется, — задумчиво произнёс Трутнёв, — что вся история нашего мира — это противостояние земледельцев и воинов!

— Соглашусь! — Кивнул Глеб.

— Если разобраться, искусство управления государством есть искусство регулирования отношений между ними, искусство кнута и пряника. — Продолжал Трутнёв. — Вот, например, Карл Каутский писал, что ассирийцы парализовали силы побеждённого народа, по его выражению — отнимая у него голову, то есть убивая самых боеспособных, знатных и образованных. А мелкие ремесленники и крестьяне, к сожалению, всегда представляли собой плохо связанную массу, неспособную оказать какое-либо серьёзное сопротивление.

— Крестьянство никогда и не было воинственным. — Воскликнул Пахомов. — Оно наоборот, всегда страдает, при любых режимах. Это самая бесправная часть населения при любой власти и в любые времена! От Рима и до сегодняшних дней! И все реформы в первую очередь ложатся на их плечи!

— Ну, не все! — Протянул Глеб.

— Ты, конечно, сейчас найдёшь какую-нибудь частность, — махнул рукой Пахомов, — и выстроишь на ней свою теорию отрицания! Но вот смотрите! Во времена Римской Республики крестьянство жутко страдало: с одной стороны — от внешних врагов, варваров, и с другой стороны — от врагов внутренних, властей и налогов, которыми обложил их сенат после смерти Гая Гракха. Как только его не стало, власть народных трибунов закончилась, и новый социальный разрыв между народом и аристократией опять сильнее всего ударил по земледельцам! А вот горожане, к примеру, почему-то всегда жили намного лучше крестьян!

— Так и сейчас ситуация та же! — Усмехнулась Вика.

— Вот! — Пахомов указал на неё, поворачиваясь к своим оппонентам. — Слова умного человека!

— Пахомыч, ты куда клонишь? — Спросил Славик.

— Я в своё время писал работу по этому вопросу, так что слушайте меня! Так вот, в те времена, о которых речь, консул Сулла, спасая государство, привёл в Рим войска, сознательно нарушив существовавший закон и рискуя своей жизнью, на минуточку, потому что стремился захватить власть! История учит нас, что не следует прибегать к насилию кроме тех случаев, когда ты сильнее, и Сулла действовал из благих намерений, только с одной целью — положить конец интригам сенаторов! А те, как собаки, ни на кого не обращая внимания, грызлись за власть. Так вот, Сулле всё удалось — его армия захватила столицу! И знаете, что здесь самое интересное? А то, что простые легионеры отнеслись к жителям Рима, как к жителям чужого, враждебного государства! Они словно брали приступом вражескую столицу, и вели себя в Риме, как в чужом, враждебном городе! Вот так разъединила людей одной крови банальная нищета! Большинство солдат были из крестьян или пролетариев, их деревни и города сожгли варвары, а правящая аристократия в столице в это время была увлечена делёжкой доходов и борьбой за власть, дела провинций их нимало не заботили! И сейчас ситуация та же, ведь так?

— Ну, ты сделал вывод! А ничего, что вслед за этими событиями произошло реформирование республики в империю? И Рим стал тем великим государством, которое знает теперь весь мир? — Сыронизировал Слава. — Лес рубят!

— Я говорил о тех, на чьих костях прошла эта реформа! Сколько простых людей заплатило за это самое величие своей жизнью? Им не пофиг, чем там стал Рим после их смерти?

— С тобою трудно спорить, Лёха! — Слава махнул рукой.

— И тот же Сулла, стремясь усилить государственную власть, — продолжал Пахомов, — лишь усилил влияние и власть аристократии. Его государственный переворот так ничего и не перевернул! Благими намерениями, Слава! Я читал историков и поражался — сенаторов ничего, кроме власти, не интересовало! Представляете: они кричат: «Аве Сулла!», а он им: «Какое „аве“? Мы в заднице! Вы что, не видите?!». А они снова: «Что ты такое говоришь, Сулла? Аве тебе!», а он им: «Вы что, не римляне? Латынь не понимаете?! Мы в заднице, говорю вам!!».

Машину довольно сильно качнуло, и Пахомов звучно стукнулся головой об обшивку салона.

— О! Вы слышали тупой звук? — Громко спросил Трутнёв. — Что это было?

— Когда уже по нормальной дороге поедем? — Возмутился Пахомов, потирая висок.

Вика развернула на коленях карту:

— Сейчас хорошая дорога начнётся.

Глеб ткнул пальцем вправо от себя:

— В той стороне, километров через семьдесят, есть небольшой городишко, Старославинск называется. Там есть краеведческий музей, а его директора зовут Вадим Сергеевич Виноградов. Замечательный такой дядька!

— И что, откуда его знаешь? — Поинтересовалась Вика.

— Мы туда как-то горшки сдавали из разорённого кургана.

— Смотрите! Указатель! — Пахомов наклонился вперёд.

— Бурташёво! — Прочитала Вика.

— Через три километра свёрток будет в ту сторону, — Глеб махнул рукой, указывая направление. — В тех местах есть Медвежье болото, я там когда-то, после армии, с группой Васи Былянова ходил.