Анджей Бодун - Слепые идут в Ад [litres]

Я сидел у палатки и рассматривал лица тех, кто постепенно перебирался к костру. Мои мысли рассеянно блуждали. "Любая наука – набор мифов, – думал я, – не более того. Даже наша антропология. Казалось бы куда точнее? А что на практике? К примеру, лорд Карриган, граф Шеффилд. Что он представляет собой с точки зрения практической антропологии? Если всмотреться, то станет ясно, что этот тип лица принадлежит вовсе не англосаксу. И соотношение долей черепа у него весьма характерное. Это самый обыкновенный среднеевропейский еврей, из Румынии или Венгрии. Но тем не менее он – лорд, граф, аристократ с блестящей родословной. Не исключено, конечно, что у его мамы случился роман с каким-нибудь австро-венгерским коммерсантом…

Или возьмем Абрахама Шлиссенджера, который, согласно документам, стопроцентный рижский еврей. Тут, видно, была подобная история. Пока его папа пел в хоральной синагоге, мамаша успела спутаться то ли с латышским хуторянином, то ли с русским офицером. В результате – ярко выраженный балто-славянский тип черепа, светлые волосы, прямой нос. В Германии Шлиссенджера сочли бы настоящим "фольксдойче"».

Эйб по-хозяйски расхаживал вокруг костра и подбрасывал в него ветки.

– Айзек, костер нужен совсем не для приготовления горячей пищи. – пояснял он. – Здесь живут волки, которые только и ждут, чтобы мы оставили мулов без присмотра.

Степлтон посмотрел на часы и достал из рюкзака свечи.

– Очень хорошо, – сказал он, – что мы сделали остановку именно вечером в начале субботы. По возможности даже в таких условиям я стараюсь соблюдать Закон. Как бы тебя это не смешило!

С этими словами Айзек пошел к палатке.

– Эй, ребе Айзек! – закричал Шлиссенджер. – Палатка горит десять секунд, и никакой Иегова тебя не спасет, если ты вздумаешь ее поджечь!

Айзек расстроился. Несмотря на явное расположение друг к другу, Степлтон и Шлиссенджер, как на грех, постоянно впадали в соблазн теософских споров. Я еще во время первого разговора на аэродроме заметил, что Абрахам, судя по всему, не унаследовал от родителей традиционалистской религиозности.

– Не обижайся, – Эйб остановил было собравшегося уходить Степлтона, – от твоей ортодоксальности один вред. Вот у нас, например, есть замечательные консервы, а ты их есть не будешь, потому что они свиные. Завтра всем придется ворочать тики, а ты намереваешься бездельничать, ссылаясь на заветы Бога.

Между Айзеком и Эйбом завязалась оживленная богословская дискуссия, к которой прислушивался только Рампа. Он сидел у костра и пытался сделать вид, что ничего не понимает. Это у него плохо получалось. Видимо, интеллектуальные споры были когда-то его стихией. Я отвлекся, а когда вновь вернулся к реальности, спор ушел уже очень далеко от первоначальной темы. Все вокруг сидели и смотрели на Шлиссенджера, а он поворачивал палкой в костре и ораторствовал:

– У каждого места на Земле есть свой миф. Вот мы идем по Тибетскому плоскогорью, а ведь тут переплетаются мифические представления всех времен и народов. Вам, мистер Степлтон, будет интересно узнать, что некоторые раввины считают, будто именно здесь живут потерянные десять колен Израилевых. В Средние Века евреи Европы и Западной Азии с удивительным постоянством получали от них письма. Я когда-то читал про путешествие иерусалимского раввина Баруха Гада в Персию в 1640 году. Дорогой на досточтимого рабби напали разбойники, все отобрали и бросили в пустыне умирать. И вот видит Барух огромного всадника на огромном коне, и обращается к нему всадник на языке Библии, и говорит, что скачет из далекой земли, где живут эти самые потерянные колена, зовут же его Малкиэль. Рабби Барух передал ему письмо, а вскоре тот доставил ответ, где сыновья десяти колен писали, что не могут встретиться со своими братьями, ибо течет в их краях река Самбатион, которую нельзя переплыть, ибо дробит она железные горы и города сносит на своем пути. Лишь по субботам замирает река, но евреям запрещено двигаться с места в шаббат. Некоторые мудрецы говорили, что Самбатион – это Ганг. Другие же верили, будто Самбатион не река, а дорога через Тибет. И вот теперь мы с вами плывем по Самбатиону…

Неожиданно Карриган прервал рассказчика:

– Какую глупость вы несете, мистер Шлиссенджер! Кого теперь волнуют эти десять колен? Пора спать, солнце уже зашло.

С последней фразой лорда все согласились. Большая часть присутствующих разбрелась по палаткам. Так закончился вечер на первом привале. Через день мы собрали лагерь, навьючили отдохнувших и поевших мулов и двинулись в новый переход.

Мы шли по самому краю высокого плоскогорья, а внизу насколько хватало глаза расстилались степи и чахлые тугайные леса вдоль маленьких речушек. На горизонте поднимались громадные горы в бело-голубой дымке. Временами налетал снег с дождем, сквозь которые пробивалось солнце. Мулы с трудом находили себе пропитание. К счастью, ручьи здесь оказались довольно быстрыми и не замерзали, так что проблемы с водопоем для животных не возникало. В одном месте такой поток образовал настоящий водопад, и мы устроили там почти часовую стоянку.

Я повел мула к ручью и, отпустив повод, начал разгружать своего "иноходца", когда почва под ногами несчастного животного сдвинулась и стала медленно оползать вниз. Насмерть перепуганный мул издал душераздирающий звук, больше похожий на вой походной трубы, чем на ржание, и дико забился, пытаясь выбраться наверх. Из под его копыт полетели камни вперемешку с глиной. Он съехал еще ниже, увлекая меня за собой. В последний момент я успел заметить, что мой ремень непостижимым образом зацепился за один из рюкзачных карабинов и расцепить его сейчас не было никакой возможности. Я инстинктивно схватился за рукав стоявшего спиной ко мне Айзека, но мои пальцы тут же разжались, так как проклятый осел сполз еще ниже.

Степлтон завопил благим матом, неуклюже завертелся на месте, стараясь высвободить конец веревки, которая была обмотана у него вокруг пояса, и после неимоверных усилий швырнул в меня моток своей страховки, чуть не сбив меня в пропасть. Я ухватился за спасительный шелковый жгут, Айзек стал тянуть, крича во все горло. При очередном рывке он сам рухнул на землю, смешно задергал ногами и тоже стал съезжать на животе вниз.

Ближе всех к нам стоял уже совершенно разгрузившийся Лабриман, но вместо того, чтоб протянуть несчастному антропологу руку, секретарь в ужасе отшатнулся от края пропасти и присел на корточки, хлопая глазами. К счастью, вопли Айзека услышал Эйб и со всех ног бросился к водопаду. Он совершенно хладнокровно спустился по сыпучим камням к барахтавшемуся уже на самом краю Айзеку, спокойно веял его за руку и потянул вверх. Естественно вместе со Степлтоном он вытащил и меня, но что самое удивительное, вслед за мной над краем склона показалась голова моего полупридушенного мула, который тоже выбрался на твердую почву.