Анджей Бодун - Слепые идут в Ад [litres]

При этом Германн хлопал глазами и скашивал голову несколько набок. Его толстые губы двигались в сплошном комке рыжей бороды.

Лорд Карриган презрительно смерил незваного гостя взглядом. Поняв, к чему клонит незнакомец, он ткнул пальцем в стоявшего рядом Бауэра и поманил рукой Эйба. Они отошли в сторону и стали о чем-то совещаться. Я старался держаться подальше от эпицентра событий. Позади меня стоял Лабриман, который во время совещания "большой тройки" заявил тоном учителя воскресной школы:

– Вполне возможно, что это тактический ход бандитов. Они внедряют в экспедицию людей, которые якобы внушают доверие. Ночью эти люди всех обезвреживают, потом приходят сами бандиты. Надо быть начеку и следить за ними. – он помедлил и дрожащим голосом заявил, – А то, что с ними женщины, это для маскировки. Очень хитрый ход. Две приятные дамы в мужском обществе… Вот увидите, что сейчас начнется.

Я зло подумал, что теперь Лабриман не даст мне спать, заставив до утра стеречь внутреннего врага. Секретарь, насколько я понимаю, в жизни провел не так уж много бессонных ночей, да и те, скорее всего, из-за расстройства желудка. Он никогда не служил в армии, тем более не стоял в дозоре, и все происходящее – для него детская игра.

Тройка посовещалась и решила разоружить пришельцев, сделав это основным условием их пребывания в лагере. Путешественникам пришлось сдать оружие, которое, как ни странно, оказалось и у дам.

Вскоре мы водворили гостей в их палатку. Вновь наступила блаженная тишина. Приближалась ночь. Кьюбит у костра неуверенно доложил, что работа подходит к концу, и завтра к полудню рация заработает. Лорд обрадовался. Все, что происходило потом, напоминало сцену из жизни гастролирующего зверинца. В роли заморского чудовища выступил Германн.

Он сам был виноват. Собрались ужинать. Заскрипели консервные банки. Германн достал из кармана кривой нож с позолоченной рукояткой и принялся открывать тушенку.

– Современные европейские ножи, – сказал он, – ни к черту не годятся. Даже для кухонного ножа в Европе выбрана форма меча, он плоский и длинный. Поэтому открывать банки приходится разными изобретениями, которые только занимают место в рюкзаке. Нет, Азия – совсем другое дело. Вот этим ножом, – он повертел в руке свой горбатый экспонат, – можно открыть абсолютно все.

Вокруг раздался сдавленный смех.

– Когда мистер Германн вознесется на небо, – заметил Эйб, зажав зубами сигарету, – он попросит апостола Петра подвинуться и сам будет открывать райские врата своим велосипедным ключом.

Смех стал громче. Германн сидел, глупо хлопал глазами и улыбался.

– Господа. – строго сказал лорд Карриган. – Может быть наш гость сам расскажет нам о себе? Какое научное объединение он представляет и почему путешествует по Тибету в столь ненадежном обществе?

– Да! – недовольным голосом отозвался мой учитель, – Мы до сих пор незнаем, кто вы собственно такой? И что это за фамилия – Германн? Вы чех, поляк, серб?

Улыбка исчезла с лица гостя. Он горестно посмотрел на Бауэра и патетически заявил:

– Вам никогда не угадать, кто я. Я человек без родины, бредущий неизвестно куда. Мое отечество захвачено нечистью, которая разрушила Храм и Великое царство.

– Так вы еврей? – протянул Шлиссенджер.

– Я русский, молодой человек, – с достоинством ответил Германн.

– Ну да… – удивленно присвистнул Эйб. – Никогда бы не подумал.

– Я вольный исследователь, я иду по чуждому миру и обозреваю его. А на моей родине хозяйничают ублюдки.

Шлиссенджер из темноты задал вопрос:

– Так почему вы не на родине? Почему не боретесь с этими ублюдками?

– Да по той простой при… – начал было Гермам, но почувствовал, что сбился с патетического стиля, и заставил себя вновь вернуться к прежней манере. – Ибо я один. – провозгласил он. – Один на всей земле, лишь моя жена со мной. А что я один могу сделать против дьявольской силы? Но настанет день, Россия возродится, и мое знание понадобится ей. Я, Ярослав Всеволодович Герман, русский художник, философ и писатель. Я закончил Императорский Дерптский Университет, я занимался географией, был знаком с самим Пржевальским… и вот пришли какие-то сволочи! – казалось, он готов разрыдаться.

Лорд попытался успокоить гостя и попросил его рассказать о Тибете. Германн тут же преобразился и прочел нам получасовую лекцию о своих похождениях.

Оказывается, еще до Первой мировой войны он познакомился с одним афганским дервишем, который поведал ему о великой мудрости, хранящейся в Тибете. С тех пор Германн заболел Индией и стал готовить экспедицию. Известия о большевистском перевороте застали его в Кашмире. У него не осталось ни гроша, только старые связи в среде европейских ученых, изучающих буддизм. Несколько лет он в буквальном смысле слова голодал, наконец, его жена получила наследство, и мистер Германн решил посвятить свою жизнь поискам тибетских пророчеств. Недавно он был в монастыре Паданг, где ему подарили тексты, которые он намерен изучать после того как вернется к себе в Бомбей и отдохнет.

– Отдыхать надо в Коктебеле. – сказал Эйб. – В крайнем случае, в Гренобле.

– Не глумитесь над святынями! – совершенно серьезно парировал Германн.

Из всего рассказанного Ярославом Всеволодовичем мне была не ясна роль его жены. Откуда она могла получить наследство, если в России произошла революция? Когда мадам Германн присоединилась к мужу в его похождениях? И зачем они тащили с собой племянницу, если у них имелся дом в Бомбее? Я не понимал также, чем глуповатый бородач взбесил Шлиссенджера, но чувствовалось, что Эйб на взводе и в любую минуту готов обрушить град колких высказываний на головы вновь прибывших.

Из палатки вышла молодая спутница Германна и, заплетая золотистые прядки волос в короткую тугую косу, двинулась к костру.

– Позвольте представить вам мою племянницу Машу, – заявил Ярослав Всеволодович. – Недавно из Советской России.

– Теперь снова можно говорить из Великой России, – Шлиссенджер встал и протянул девушке руку, помогая ей перебраться через бревно.

У меня медленно отъехала челюсть.

– Любая страна может называться великой, – уязвленно заметила мадам Германн, задетая галантностью, проявленной не по отношению к ней.

– Ну, да, Тырново – Третий Рим! – хохотнул Эйб, пододвигая к Маше рыбные консервы. – Ешьте, девочка, фосфор полезен для костей.

В его жестах и тоне мне почудилась едва уловимая фамильярность, невозможная между совсем незнакомыми людьми. Никто, кроме меня, не обратил на это внимания, но я почувствовал, как моя настороженность по отношению к Шлиссенджеру растет с каждой минутой.

Я с подозрением воззрился на Машу. Она была хорошенькой даже по немецким меркам: еще детская припухлость щек, ямочки, нежный персиковый румянец… Мне, давно уже не оказывавшемуся в обществе молодых женщин, сделалось сначала жарко, а потом невыносимо стыдно своих нечищеных ботинок и недельной щетины. Я ерзал на бревне и бросал на девушку короткие затравленные взгляды, пытаясь забыть, откуда она. "Кстати, как ей удалось выбраться?"