Келли Маквильямс - Агнес на краю света

Если бы сделала хоть что-то, чтобы избавить ее от этого наказания, этого позора.

Стук в дверь привлек отца из сарая, а Агнес — из кухни.

Мэттью Джеймсон стоял на крыльце, освещаемый лучами утреннего солнца.

Шок ужасом пронзил ее до пят. А что, если Мэттью приехал жениться на ней сегодня? Что, если он возьмет ее раньше, чем она успеет подготовиться?

Ее глаза нашли Иезекииля, который еще не получил укол перед обедом.

«Заставь его уйти, — взмолилась она. — Пожалуйста, Господи, уведи этого человека отсюда».

Отец провел его внутрь, а Агнес бросило в холодный пот. В отчаянии она вглядывалась в лицо Мэттью, пытаясь угадать причину его визита.

С белоснежной бородой и морщинистым, измученным временем лицом мистер Джеймсон выглядел так, словно сошел прямо со страниц Ветхого Завета. Его глаза, пустые, как два кремня, ничего ей не сказали. В их убогой кухне его прекрасная одежда казалась нелепо неуместной.

Отец вздохнул.

— Что тебя привело, Мэттью? Может ли Агнес тебе что-нибудь подать?

— Воды, пожалуйста, — ответил он, даже не глянув на нее. — Думаю, ты знаешь, что меня привело.

Слухи быстро разлетались по Ред-Крику, и имя его сына тоже значилось в той жестокой записке — хотя Агнес сомневалась, что Кори будет наказан так же жестко, как ее сестра. Стоя у кухонной раковины, она осмелилась надеяться, что Мэттью пришел разорвать их помолвку.

Она принесла ему воду и отступила в сторону.

— Мой сын заверяет меня, что с твоей дочерью ничего не случилось. Я молился об этом, и я верю, что он говорит мне правду.

— Мэттью…

Тот поднял покрытую пигментными пятнами руку.

— Не извиняйся. Господь шлет нам испытания, но Он посылает нам и решения.

Отец молча кивнул, и Агнес ощутила укол неловкости. Хотя мистер Джеймсон говорил тихо, его голос был властным. Его воля буде исполнена, какой бы она ни была.

— Репутации моего сына нанесен большой ущерб, но я верю, что могу спасти ее, женившись на девушке. На Бет.

На Бет?

«Он не может, — лихорадочно пронеслось в голове у Агнес. — Она слишком юна».

Ее сестра ступила в дверной проем, с широко распахнутыми от удивления глазами. Агнес автоматически потянулась к ее руке, и они сцепили мизинчики. Кожа Бет была влажной и холодной.

Отец потер подбородок.

— Это очень по-христиански с твоей стороны. Но ты уверен, что хочешь взять ее в жены? В этом она не так невинна.

Глаза мистера Джеймсона переключились на дверной проем, глядя сквозь сестер, словно те были стеклянными. Агнес вспомнила сопереживание Дэнни, когда он смотрел на нее. «Ты в порядке?», — спросил он тогда, и Агнес подумала, какая горькая ирония, что она впервые ощутила мужскую доброту от Чужака.

— По моему опыту, женщины остепеняются, выйдя замуж, — продолжил мистер Джеймсон. — Им только нужна крепкая рука. Я буду рад помочь Бет избавиться от остатков ее бунтарства.

От этих слов у Агнес внутри все сжалось.

«Не соглашайся на это, отец. Не смей соглашаться».

Пока отец раздумывал, сложив руки под подбородком, Агнес молилась так сильно, как никогда в своей жизни. Бет не могла выйти замуж за этого человека. Не должна была.

В медленной, неохотной улыбке отца Агнес узнала скрученную проволоку капкана для животных, и ее затошнило. Да, он выдал бы свою пятнадцатилетнюю дочь замуж за этого холодного человека вместо шестнадцатилетней дочери, если бы это хоть немного облегчило ему жизнь.

— Как я могу тебя отблагодарить?

— Не нужно благодарности. Просто еще стакан воды.

Агнес поспешила налить ему еще один.

— А Пророк?

Джеймсон ответил:

— Я поговорю с Роллинзом. Уверен, у него будет еще одно откровение.

Отец засмеялся, и стакан воды выскользнул из рук Агнес, разлетевшись на осколки.

— Глупая девчонка, — рявкнул отец. — Что с тобой не так?

Она рискнула взглянуть в глаза Мэттью. Считалось, что он был праведным и верующим человеком; и тем не менее, он говорил о видениях Пророка, как будто они были сподручной ложью. Явным враньем.

«Я поговорю с Роллинзом. Уверен, у него будет еще одно откровение».

Пока Агнес оцепенело подметала битое стекло, мужчины пожали друг другу руки и ушли. Дверь трейлера с лязгом захлопнулась за ними, так, что вздрогнули алюминиевые стены.

Смахивая осколки, Агнес изо всех сил пыталась перевести дыхание. Теперь она точно знала: Бог не имел никакого отношения к свадьбам в Ред-Крике. Мужчины хотели того, что хотели. Вот так вот просто и жестоко. Но слова Джеймсона были еще не самым худшим. Хуже всего было то, что они смеялись.

Агнес попыталась перехватить взгляд Бет, ожидая увидеть ее возмущение. Но та выглядела бесцветной, почти прозрачной, маяча в дверном проеме, словно призрак.

Агнес больше не могла ни молиться, ни думать. Они стояли среди обломков самой ужасной лжи — а мужчины смеялись, не заботясь, что она услышит правду. После стольких лет принудительного повиновения, им было все равно, что она узнает. Они просто ожидали от нее подчинения. И прежняя Агнес так бы и поступила: похоронила это маленькое противоречие в темном грунте своей веры, никогда не вспомнив о нем снова.

Но она изменилась. Чужаки, пространство молитвы, телефон…

Девушка, которая повиновалась без вопросов, была мертва, похоронена на семейном кладбище Кингов. Только одна мысль горела в ее мозгу сейчас — яркая, как полярная звезда:

«Не важно, есть ли Извне вирус; я должна забрать отсюда детей».

Бет пришла в неистовство, собирая все, что напоминало ей о грехе и Кори Джеймсоне.

Она выбросила шпильки, заколки и даже свой драгоценный лосьон с ароматом ванили в мусорное ведро; затем вырвала страницы дневника и выбросила их в мусорную корзину.

— Бет, ты не должна этого делать, — взмолилась Агнес. — Ты в порядке такая, какая есть.

— Я не в порядке, — взвилась Бет. — Наши люди хотят, чтобы я горела в аду.

— Это просто слова. Жестокие, бездумные слова.

Ей хотелось ударить кого-нибудь.

— Я была неуправляема, Агнес. Почему ты не остановила меня, не помогла мне? Я нуждалась в тебе, а тебя не было рядом!

— Ты переутомилась. Давай я принесу тебе что-нибудь поесть.

— Ты с ума сошла? — закричала она. — Нам полагается поститься.

— Бет, может быть…

— Да что с тобой такое? — Бет не могла припомнить, чтобы когда-нибудь испытывала такую ярость. В груди у нее словно что-то сжалось. — Разве ты не видела записку? Неужели ты не понимаешь?

Слухи не были безобидными. Это были отравленные стрелы, вонзившиеся ей в сердце и наполнявшие ее мучительным ужасом. Она снова и снова чувствовала, как яйцо разбивается о ее лицо. Ей все время мерещилось это уродливое слово — «распутничает».