Дэвид Митчелл - Литературный призрак [litres]

– Задание выполнено, командир, – доложила девушка.

Подумать только, среди них девушка!

Разумник убрал ногу с моего горла.

– Ну ладно. Нам пора. Там, выше, ждут враги пострашнее, чем эта мразь.

Прислонившись к Дереву, я смотрела на руины чайного домика.

– Мир сошел с ума, – сказала я. – В который раз.

– И снова придет порядок, – откликнулось Дерево. – В который раз. Не надо так горевать, ведь это была всего лишь фотография. Ты не умрешь, пока не повидаешься с дочерью.

Тут что-то скрипнуло, и крыша обвалилась.

– Я живу тихо, занимаюсь своим делом. Никого не трогаю. Почему люди вечно приходят и разрушают мой чайный домик? За что? Почему они не оставят меня в покое?

– Да, хороший вопрос, – прошептало Дерево.

На следующий день выяснилось, что я легко отделалась. Я пошла в деревню одолжить что-нибудь из посуды. Монастырь был разграблен и разрушен. Многих монахов убили прямо в большом зале, во время медитации. В дворике с лунными воротами я заметила человек сто монахов. Они стояли на коленях вокруг костра и жгли древние свитки из монастырской библиотеки, которые хранились с той поры, когда Учитель наш Будда ходил по земле со своими учениками. Монахам запрокинули головы, подтянули к затылкам связанные щиколотки и заставили кричать: «Слава идеям Мао Цзэдуна! Слава идеям Мао Цзэдуна!» Без передышки. Хунвейбины забивали камнями тех, кого покидали силы.

К камфорному дереву у школы привязали школьных учителей. На шее у них болтались таблички «Чем больше читаешь, тем глупее будешь».

Повсюду висели портреты Мао. Я насчитала пятьдесят, потом сбилась со счета.

Двоюродную сестру я нашла на кухне. Лицо белое, как стенка.

– Где твои вышивки?

– Вышивки – буржуйская забава. Я сожгла их во дворе, пока соседи не донесли.

– Почему все ходят с красными книжечками? Талисман от злых духов?

– Это красный цитатник Мао. Он должен быть у каждого. Такой закон.

– Скажи, как может один лысый жирный коротышка так оболванить целый народ?

– Тише! Если кто-нибудь услышит, тебя забьют камнями. Присядь, сестра. У тебя уже побывали хунвейбины? Они недавно ушли на гору, жечь монастыри на вершине. Выпей-ка рисового вина. Вот, держи. Пей до дна. У меня плохие новости. Всех родственников из Лэшаня увезли.

– Куда? В Гонконг?

– В исправительный лагерь. Соседи завидовали посылкам, которые передавала им твоя дочь. И донесли, что они классовые предатели.

– Что такое исправительный лагерь? Там можно выжить?

Сестра вздохнула и развела руками:

– Кто его знает…

Мы помолчали.

Три коротких удара в дверь – сестра вздрогнула, будто ей на шею набросили удавку.

– Это я, мама!

Сестра откинула засов. Вошел ее сын, поздоровался со мной.

– Я с рыночной площади, был на собрании самокритики. Мясник донес на скотника.

– За что?

– Какая разница! Сойдет что угодно. Мясник задолжал скотнику за корову, вот и решил рассчитаться. Да это пустяки. Вот через деревню от нас лудильщик лишился головы только за то, что его дед воевал у гоминдановцев против японцев.

– Так ведь против японцев коммунисты сражались рука об руку с гоминдановцами!

– Так-то оно так. Но дед выбрал не тот мундир. И у внука голова с плеч! А в одной деревне за Лэшанем два дня назад готовили жаркое.

– И что? – спросила сестра.

– А мяса-то у них не водится со времен Великого Голода.

– И что? – выдохнула я.

– Три дня назад там перестреляли всех членов совета коммуны, вроде как за присвоение народного сливочного масла. Сами догадайтесь, что – кого – на следующий день жарили в котлах… Участвовать обязаны были все жители деревни под страхом смертной казни, так что все теперь соучастники. Жарь – или зажарят.

– В преисподней сейчас, наверное, никого не осталось, – вслух подумала я. – Все демоны собрались на Святой горе. Может, комета виновата? Может, это она изливает на землю зло?

Племянник уставился на бутылку рисового вина. Он всегда поддерживал коммунистов.

– Это жена Мао во всем виновата, – ответил он. – Она была актеркой, а теперь у нее в руках оказалась власть. Чего можно ждать хорошего от человека, который зарабатывал на жизнь притворством?

– Я возвращаюсь на Святую гору, – сказала я. – Ноги моей больше не будет в долине. Навещай меня, сестра, если найдешь силы. Ты знаешь, где меня искать.

Глаз смотрел сверху. Он притворялся падучей звездой, но меня не проведешь. Разве падучая звезда может лететь прямо, на одной высоте, не сгорая? И не какое-то там бельмо, нет, именно глаз, человечий глаз смотрел на меня с сумрачной, затянутой паутиной высоты, как все они глядят. Кто они и чего им от меня надо?

– Поразительно! – прошелестело Дерево, и я различила в его шепоте улыбку. – Откуда у тебя такое чутье?

– О чем ты? – не поняла я.

– Его еще даже не запустили!

Я снова отстроила свой чайный домик. Учителя нашего Будду склеила сосновой смолой. Мир не погиб, хотя зло выплеснулось из преисподней и затопило в тот страшный год и Китай, и весь мир. Беженцы, которые пробирались к родственникам на вершину горы, время от времени рассказывали мне жуткие истории. Про детей, которые доносили на родителей и становились героями на час. Про грузовики, набитые врачами, юристами, учителями, которых везли в деревню на перековку, чтобы крестьяне их перевоспитывали в исправительных лагерях. Крестьяне не понимали, как перевоспитывать, исправительные лагеря не успевали строить. Хунвейбинов заставили охранять лагеря, и охранники со временем понимали, что они такие же пленники, как и те, кого туда сослали. Этих хунвейбинов, парнишек из Пекина и Шанхая, вырвали из привычной городской жизни. Разумника объявили голландским шпионом и отправили во Внутреннюю Монголию в тюрьму. Врагами народа объявили даже соратников Мао, творцов Культурной революции. Если раньше их восхваляли, теперь из Пекина подул другой ветер и их поносили на каждом углу. Что ж это за место такое – «столица», где копились все эти темные силы? Самые кровожадные властители древности – котята по сравнению с сумасшедшим Мао.

Монахи больше не молились в монастырях, колокола молчали, и это продолжалось много лет.

Как сказал проводник желтоволосого дьявола, это было слишком ужасно.

Кружили лета, осени, зимы и весны, сменяя друг друга. Я ни разу не спустилась вниз, в деревню. Зимы, по правде сказать, были лютыми, но все окупала щедрость лета. По утрам я развешивала выстиранное белье, а за окном верхней комнаты парило облако багряных бабочек. У горной кошки родились котята, стали почти ручными.

В монастырь на вершине горы вернулись монахи. Партийные власти не обратили на это никакого внимания. Проснувшись однажды, я обнаружила под дверью письмо. От моей дочери. С фотографией, да еще цветной! Читать я не умею, пришлось ждать, когда мимо снова пройдет монах. И вот что он прочитал: