Дэвид Митчелл - Литературный призрак [litres]

Шаги, шаги, канавы, шаги, шаги, могучие деревья, шаги, шаги, тропа льнет к самому краешку света.

Шаги по солнышку. Шаги в тени.

Вечером я развела костер на крыльце разрушенного монастыря. Накрылась зимним платком и уснула. Учитель наш Будда сидел в изголовье, покуривая, и охранял меня, как и всех паломников. А когда я проснулась, то рядом со мной стояла плошка риса и чашка чая улун, еще горячего.

А потом я вдруг попала в следующую жизнь. Гостиницы в пять и даже в шесть этажей! В магазинах торговали всякими сверкающими штучками, бесполезными, никому не нужными. В ресторанах подавали еду, от которой веяло неведомыми запахами. Огромные автобусы с цветными окнами стояли длинными рядами, и в них сидели одни чужеземные дьяволы! Автомобили теснились и визжали, как стадо свиней. По воздуху пролетел сундук с людьми, но никто этому не удивился! А сундук завывал, как ветерок в пещере. У какого-то входа толпились люди. Я заглянула внутрь. В большой комнате на возвышении стоял мужчина и целовал серебристый грибок. За спиной у него висело панно с изображениями влюбленных и какими-то словами. Где-то верещал огромный хряк, будто его холостили. И тут я поняла, что мужчина поет! Он пел о любви, о южном ветерке, о цветущих ивах.

Меня чуть не сбил с ног носильщик. На носилках сидела чужеземка, почему-то в черных очках, хотя солнце уже зашло.

– А ну, посторонись-ка! – крикнул носильщик.

– Не скажешь, как пройти на вершину Святой горы? – спросила я.

– А ты где находишься?

– Это и есть вершина?

– Вершина, вершина.

– А где ж тогда храм? Мне нужно помолиться за упокоение души моего…

– Да вот же он! – кивнул носильщик.

Храм облепили строительные леса из бамбука. По настилам и лесенкам сновали рабочие. Во дворе несколько человек играли в футбол, древние статуи монахов заменяли им ворота. Я подошла поближе к вратарю – хотела убедиться, что глаза меня не подвели.

– Ну надо же! Да это никак Разумник, командир хунвейбинов?

– Какого черта тебе надо, старуха? Ты кто такая?

– Когда мы виделись в последний раз, ты ногой давил мне горло, а сам распалился, как кобель. Ты разрушил мой чайный домик и украл мои деньги.

Он вспомнил, но притворился, что не узнал меня, и отвернулся, бормоча что-то неразборчивое. Тут мяч влетел мимо него в ворота, и в тумане раздались победные вопли.

– Какая неожиданная встреча! Да ты и впрямь разумник, как я погляжу! Сначала командовал теми, кто разрушал храмы, а теперь командуешь теми, кто их восстанавливает! Это у вас называется «социалистическая модернизация»?

– С чего ты взяла, что я командую?

– Потому что, даже увильнув от работы, ты выбрал занятие полегче.

Разумник не знал, что ответить. Его лицо принимало то одно выражение, то другое. Рабочие услышали мои слова и стали с подозрением поглядывать на Разумника. Я прошла мимо, ко входу в храм. Вокруг стучали молотки, визжали пилы. Давние обиды и демоны изгложут человека до мозга костей. Время и без них с этим прекрасно справляется. Учитель наш Будда всегда говорил мне, что прощение продлевает жизнь. И я согласна. Прощение продлевает жизнь, но не тому, кого прощают, а тому, кто прощает.

Я вошла в массивные двери и растерянно остановилась во дворе, не зная, что делать дальше. Пожилой монах со сломанным носом спросил меня:

– Вы ведь хозяйка чайного домика?

– Да.

– Тогда будьте моей гостьей! Пройдемте в Святилище, я угощу вас чаем.

Я замялась.

– Прошу вас. Не бойтесь. Мы вам очень рады.

Ученик монаха в шафрановом одеянии покрывал позолотой чело Учителя нашего Будды. Он посмотрел на меня и улыбнулся. Я улыбнулась в ответ. Где-то грохотал отбойный молоток и переливчато визжала дрель.

Я следовала за монахом по лабиринту двориков, где пахло благовониями и цементной пылью. Мы пришли в тихое помещение. Там стояли статуи Будды и висели свитки. Чайник ждал нас на столе.

– Что это за свитки? – спросила я.

– Каллиграфия, – улыбнулся монах. – Мое праздное увлечение. На свитке слева написано:

А на свитке справа:

Не судите строго мои жалкие любительские потуги. Позвольте налить вам чаю.

– Большое спасибо. Наверное, вы теперь счастливы. Столько паломников приезжает в храм.

Монах вздохнул:

– Это не паломники. Это туристы. Они даже не заглядывают в храм. Паломников очень мало.

– Тогда зачем они приезжают на Святую гору?

– Потому что у них есть машины – надо же куда-то ехать. Потому что сюда все едут. Потому что правительство объявило Святую гору национальным достоянием.

– Партия вас больше не преследует – и то хорошо.

– Потому что партии выгоднее брать с нас деньги.

Какой-то прохожий насвистывал мотив, исполненный счастья и печали одновременно. Где-то шуршала метла.

– Я пришла вот по какому делу. Мой отец…

Монах внимательно выслушал меня, время от времени кивая.

– Вы правильно сделали, что пришли. Душа вашего отца слишком отягощена злом, поэтому не может покинуть этот мир. Пойдемте, тут есть укромный алтарь, где нам не помешают туристы со своими фотоаппаратами и вспышками. Мы воскурим благовония, и я проведу нужный обряд. Потом подыщем вам уголок, чтобы переночевать. Мы принимаем гостей небогато, но радушно. Как и вы.

На следующее утро монах проводил меня до ворот. Еще один день затерялся в тумане.

Я нащупала кошелек под платком:

– Сколько с меня причитается?

– Нисколько. – Монах почтительно коснулся моей руки. – Ни один монах не ушел от вас с пустым животом, даже тогда, когда вместо еды нам приходилось сосать гальку. Когда наступит ваш срок, я сам исполню погребальный обряд, клянусь вам.

Когда ко мне относятся по-доброму, я не могу сдержать слез. Не знаю почему.

– Но монахам ведь нужна еда! – запротестовала я.

Он махнул рукой в шумящий туман. Там мигали огоньки, гудели невидимые автобусы.

– Вот пусть они нас и кормят!

Я поклонилась до земли, а когда разогнулась, его уже не было рядом. Осталась только его улыбка. На обратном пути, спускаясь, я заметила Разумника. Он тащил вверх по лестнице здоровенную кадку с гравием. Лицо его было в синяках и кровоподтеках. Ну что с мужчин взять! Стайка девушек, визжа и смеясь, бросилась через площадь, чуть не сбив меня с ног. Монах был прав: здесь не осталось ничего святого. Святые места теперь прячутся глубже. И выше.

Однажды ко мне в чайную пришел человек. Сказал, что он из партийной газеты, хочет написать рассказ про меня. Я спросила, как он назовет свой рассказ.

– «Семьдесят лет социалистического предпринимательства», – ответил он.

– Семьдесят лет чего? – переспросила я.