Дэвид Митчелл - Литературный призрак [litres]

«Какая красавица!» – подумал Каспар и сказал:

– Привет!

– Привет! – Шерри взглянула на моего проводника.

– Как «Война и мир»? Если честно, я вообще не читал русских писателей.

– Очень длинно.

– А о чем?

– О том, почему все происходит именно так, как происходит.

– А почему все происходит именно так, как происходит?

– Пока не знаю. Не дочитала. Очень длинно. – Она смотрела, как стекло затуманивается от ее дыхания. – Нет, ты глянь! Такой простор – и ни души. Почти как дома.

Каспар встал рядом с ней, уставился в окно, а через милю спросил:

– А зачем ты сюда приехала?

Она задумалась.

– Это край света, понимаешь? Страна, затерянная в центре Азии. Не на западе, не на востоке. Затерянный, как Монголия, – вполне могла бы существовать такая идиома. А ты здесь зачем?

В конце коридора захлебывались хохотом пьяные русские.

– Сам не знаю. Собирался в Лаос, но вдруг ни с того ни с сего накатило желание поехать сюда. В Монголию! Я долго боролся с собой, но так и не смог себя переубедить. А ведь раньше я даже не думал об этой стране. Наверное, обкурился травки на озере Дал.

По коридору пробежал полуголый карапуз-китайчонок, выкрикивая «зум-зум-зум», что должно было изображать то ли вертолет, то ли лошадь.

– Ты давно путешествуешь? – спросил Каспар, которому не хотелось, чтобы разговор оборвался.

– Десять месяцев. А ты?

– В мае будет три года.

– Три года? Тяжелый случай! – Шерри зевнула во весь рот. – Прости, у меня сил больше нет. Сидеть взаперти, ничего не делая, – тяжелый труд. Как думаешь, наши австрийские друзья прикрыли свое казино?

– Хотя бы прикрыли лавочку по отливке шуток. Тебе крупно повезло, что ты не понимаешь по-немецки.

В купе уже звучал стереофонический храп австрийцев. Шерри защелкнула дверь на замок. Мягкое покачивание поезда убаюкивало Каспара. Засыпая, он думал о Шерри.

Шерри свесилась с верхней полки:

– Может, ты знаешь какую-нибудь сказку на сон грядущий?

Каспар – неважный рассказчик, и я прихожу ему на помощь.

– Да, я знаю одну сказку. Монгольскую. Точнее, притчу.

– Замечательно! Я вся внимание, – улыбнулась Шерри, и сердце у Каспара ухнуло.

О судьбе мира думают трое.

Первый – это журавль. Видите, как осторожно он вышагивает по реке меж камней? Он трясет головой, запрокидывает ее, озирается. Журавль уверен, что если он хоть раз сделает настоящий, твердый шаг, то рухнут могучие деревья, горы сдвинутся с места, земля задрожит.

Второй – это кузнечик. Весь день напролет он сидит на камушке и размышляет о потопе. Однажды воды хлынут, вспенятся, закружатся черным водоворотом и поглотят весь мир и все живое. Поэтому кузнечик не спускает глаз с горных вершин – следит, не собираются ли там грозовые тучи небывалой величины.

Третий – это летучая мышь. Она боится, что небо упадет и разобьется вдребезги, и тогда все живое погибнет. Поэтому летучая мышь мечется между небом и землей, вверх-вниз, вверх-вниз, проверяет – все ли в порядке.

Вот так все и было, давным-давно, в начале времен.

Шерри уснула, а Каспар все еще пытался понять, откуда пришла ему в голову эта история. Я его успокоил, отвлек, нагнал дрему. Посмотрел, как приходят и уходят его сны. Сначала ему снилось, что он защищает рыцарский замок, построенный из бильярдных киев на песке. Потом приснились сестра и племянница. Вдруг откуда ни возьмись возник отец, толкая по коридору транссибирского экспресса мотоцикл с коляской, набитой купюрами, которые разлетаются в разные стороны. Как обычно, он был пьян, скандалил и требовал от Каспара объяснений: мол, что за игру он ведет и почему присвоил какие-то важные видеокассеты. А Каспар превратился в полуголого карапуза и даже слов таких не знает.

Мое собственное детство прошло у подножия Святой горы. В каком-то сумраке, что, как я потом узнал, продолжалось много лет. Ровно столько, сколько мне потребовалось, чтобы научиться помнить. Я представляю себе птенца, который только-только начинает историю своего «я». Не сразу, совсем не сразу он осознает, что «я», личность, отличается от безличности, от скорлупы. Сначала птенец воспринимает замкнутость окружающего пространства. Потом его органы чувств начинают работать, и он отличает тьму от света, холод от тепла. По мере того как чувства совершенствуются, у птенца возникает стремление к свободе. И вот в один прекрасный день он начинает рваться прочь из вязкой жидкости, из хрупкой скорлупки, пока наконец не окажется за ее пределами, один, в головокружительной реальности, где все – изумление, страх, краски, неизвестность.

Но даже в те далекие времена я задавался вопросом: почему я один?

Солнце разбудило Каспара. В уголках глаз застыла корочка высохших слез, во рту стоял противный вкус часовых ремешков. Каспару безумно захотелось свежих фруктов. Австрийцы уже вышли из купе, первыми заняли туалет. Каспар спустил ноги на пол, и мы увидели, что Шерри медитирует. Он натянул джинсы и собрался тихонько выскользнуть из купе, чтобы ее не беспокоить.

– Доброе утро! И добро пожаловать в солнечную Монголию, – пробормотала Шерри со своей полки. – Прибываем через три часа.

– Прости, что помешал.

– А ты и не помешал. Кстати, вон там, на одежном крючке, висит полиэтиленовый пакет. В нем груши. Возьми одну на завтрак.

– Ну вот, – сказала Шерри спустя четыре часа. – Мы в Улан-Баторе. На центральном вокзале.

– Странно, – ответил Каспар, но ему хотелось выразиться по-датски.

Беленые стены слепили глаза в лучах первозданного полуденного солнца. Никогда не затихающий ветер дул над степями, в ту исчезающую вдали точку, где сходятся рельсы. Вывески были написаны кириллицей, но ни Каспар, ни кто-либо из моих прежних проводников не знали этого алфавита. Китайцы-челночники, высыпав из поезда, волокли по перрону тяжелые баулы с товаром и звонко переговаривались на знакомом мне мандаринском диалекте. Два полусонных монгольских солдатика поглаживали автоматы, мыслями витая в других, более приятных им местах. Группа суровых старух ожидала посадки на поезд до Иркутска. Их провожала родня. На флангах неподвижно зависли двое в черных пиджаках и темных очках. На ограде сидели мальчишки, глазели на девчонок.

– Как будто из темного чулана попала на карнавал инопланетян, – сказала Шерри.

– Шерри, я понимаю, что девушки, которые путешествуют в одиночку, опасаются… кхм, доверять первому встречному… Но, может быть…

– Ох, да не строй из себя англичанина, – улыбнулась Шерри. – Не бойся, я не накинусь на тебя, если ты не накинешься на меня. Кстати, в твоей «Одинокой планете» {78}говорится, что в районе Сансар есть более-менее приличная гостиница. В конце улицы Самбу. Поехали.