Цезарий Збешховский - Искажение [litres]

При этом сравнении я улыбаюсь и думаю о Неми. О том, как отец хотел увидеть ее фотографии и с нетерпением ждал возможности с ней познакомиться. Эта мысль уносит меня столь далеко, что я перестаю воспринимать окружающее. Глаза мои открыты, я слышу звуки и ощущаю запахи, но во всем этом никак не умещается Маркус Трент. Я снова парю в пустоте.

Лейтенант Остин приходит ко мне сам и жестом отпускает сопровождавших его солдат. Я узнаю только Северина, но с ним были еще двое. Я воистину благодарен лейтенанту, поскольку не могу вынести вида живых людей. Чем их больше, тем более чужим я себя ощущаю и тем больше мне недостает Неми.

Он садится напротив меня, глядя на несъеденные бутерброды и опрокинутую бутылку с водой. Опершись о стену медсанчасти, так же, как я опираюсь о модуль СМЗ, он не смотрит мне в лицо, не спрашивает о самочувствии – просто снимает шлем, опускает голову и молчит. Я мог бы поклясться, что Остин задремал, если бы он в конце концов не заговорил.

– Нас окружили, Маркус. У нас нет шансов вырваться из ловушки. Сколько времени осталось до запуска корабля?

– Двенадцать часов, господин лейтенант, – отвечаю я, глядя на часы.

– Да, ты в самом деле говорил, что это произойдет в шесть, – кивает он. – Как думаешь, во время старта может случиться нечто, что могло бы нам помочь?

– Вряд ли, господин лейтенант. Думаю, мы все погибнем. Мы, атакующие нас повстанцы и женщины с детьми.

– В таком случае нужно с ними поговорить. Объяснить им ситуацию и попытаться хотя бы договориться, чтобы они пропустили колонну гражданских. Сумеешь пойти туда со мной и выступить в роли переводчика?

– Если я еще в состоянии ходить, то да, – честно отвечаю я.

– Похоже, они уже поставили минометы и готовятся к обстрелу. У нас не слишком много времени, капрал.

– Думаю, господин лейтенант, мне следует пойти одному. К чему такой риск? Если с вами что-то случится, кто будет командовать обороной?

Он подтягивает колени к подбородку и обхватывает их руками. Какое-то время мы оба молчим.

– Соотношение наших сил и войск повстанцев – примерно один к десяти. Если нас атакуют, Маркус, уже не будет иметь никакого значения, кто станет командовать. Мы можем лишь попытаться убедить их отступить, и я не стану уклоняться от своего долга. Жду тебя у здания командования.

Первым делом лейтенант ведет меня на крышу здания командования. Мы ложимся плашмя недалеко от пулеметного гнезда, которое обслуживают Усиль, Труман и Васс. У Петера оторван левый рукав кителя и перевязано плечо. Кивнув, он продолжает наблюдать. Над мешками с песком покачиваются маскировочная сетка и серый брезент.

Остин дает мне бинокль и велит присмотреться к расположению войск. Мне трудно удержать прибор в дрожащих руках, но по крайней мере он автоматически наводится на резкость. Вокруг базы в полутора десятках мест собрались отряды партизан. Видны автомобили с прицепами и даже две бронемашины старого типа, наверняка купленные у готтанцев. Командир сообщает, что часть из них оборудована минометами, вероятно «икарами», стреляющими стодвадцатимиллиметровыми зарядами. Большего нам выяснить не удалось, поскольку мы потеряли наш «сокол».

Самая большая группировка находится напротив главных ворот, сразу за холмами-близнецами, где, кроме внедорожников, стоят также несколько палаток. Остин подозревает, что именно там разместился штаб повстанцев. Впрочем, другого выхода у нас нет – мы в любом случае выедем прямо на них.

Мы возвращаемся на плац, и из лаборатории выбегает младший лейтенант Янг, пожимая нам руки. Он желает нам удачи и просит Остина взять с собой оружие, но лейтенант отказывается. Вернер и Хинте приводят пленного, которого мы захватили у холма Отортен и о котором после смерти Вилмотса успели слегка забыть. У него повязка на глазах и связаны за спиной пластиковой лентой руки.

Баллард подъезжает на «керасте» к воротам, и мгновение спустя мы уже готовы. Я сижу за рулем, скорее всего, лишь для того, чтобы управлять не приходилось офицеру. Лейтенант, занявший место рядом со мной, допытывается, сумею ли я вести машину. Я киваю, хотя на самом деле вовсе в том не уверен. Сидящий сзади пленный что-то бормочет себе под нос по-ремаркски.

«Кавказ» освобождает проход. Я медленно трогаюсь, лавируя между заграждениями. Сержант Земек, командующий тремя солдатами, машет нам на прощание. Спереди мы установили металлическую трубу, на которой трепещет большой белый флаг из разорванной простыни. Второй, поменьше, прибит к палке, которую Остин держит в руке.

– Тот, кто ими командует, не дурак, – говорит лейтенант. – Они пока что не приближаются на расстояние эффективного обстрела из пулеметов, сохраняя с каждой стороны дистанцию от полутора до двух километров. Зато, если мы верно опознали минометы, их дальность составляет свыше семи километров. Они могут безнаказанно нас бомбить.

– Как думаете, почему они ждут?

– Может, предвидели, что мы к ним выйдем? А может, знают, что на базе находятся гражданские? Так или иначе, ожидание должно нас запугать и смягчить.

– Подъезжаем, господин лейтенант. Что делаем?

– То, что нам разрешат. Без провокаций.

Я останавливаюсь в нескольких десятках метров от холмов. Повстанцы заметили нас еще в момент выезда из Дисторсии и вышли к заграждению из стоящих поперек автомобилей. Их семь или восемь, если считать того, кто улегся на капот одной из машин, подставив лицо солнцу. На головах у них бейсболки, разноцветные тряпки или черные платки с нашитым белым треугольником.

– Я говорю только по-армайски, по-ремаркски знаю лишь несколько слов.

– Ничего не поделаешь, – отвечает лейтенант. – Придется попробовать.

Мы выходим из машины. Лейтенант поднимает белый флаг, а я веду пленного, сняв с его глаз повязку. Он громко кричит, завидев своих побратимов, но я не понимаю ни слова. Ему отвечают вопли и свист.

Я мягко подталкиваю его в сторону партизан. Он бежит к ним, спотыкаясь из-за связанных сзади рук. Его обнимают и хлопают по спине. Кто-то разрезает пластиковую ленту. Освободившись, он сразу же массирует руки и громко плюет в нашу сторону. Похоже, он хочет вырвать у кого-то автомат, чтобы в нас выстрелить, но могучего вида тип с конским хвостом на голове бесцеремонно его отталкивает и кивает, чтобы мы подошли.

– С Богом, – шепчет Остин.

Великан бьет меня в лицо, как только я оказываюсь в пределах его досягаемости – не слишком сильно и открытой ладонью, но я падаю на бок, словно от удара тараном. Слышится громкий смех. Я вижу, как он толкает лейтенанта и приказывает ему встать на колени. Двое бандитов поднимают меня за плечи и заставляют принять ту же позу.

Я медленно и отчетливо говорю им, что мы парламентеры и приехали поговорить с командиром отряда. В знак наших мирных намерений мы выдали им пленника. Великан удивленно качает головой, не понимая армайского. Наклонившись к кому-то из своих товарищей, он о чем-то спрашивает и громко хохочет, но потом поворачивается в сторону холма, поспешно помогает нам встать и отходит чуть в сторону.