Цезарий Збешховский - Искажение [litres]

Я думал, что так же он поступит и со мной, но, свершив казнь, он тут же начал вести себя вполне дружелюбно. Спросив об условиях на базе, он предложил капитуляцию. В ответ на мои слова, что он только что убил того, с кем бы мог на эту тему поговорить, он лишь понимающе кивнул, а потом проводил меня до машины. Двое несли за нами тело Остина.

Я въезжаю на базу Дисторсия, но выхожу из машины не сразу. На лицах вышедших нам навстречу солдат виднеются обреченность и отчаяние. Янг приказывает Гаусу и Водяной Блохе, которые суетятся возле машины, отнести тело в холодильник. Баллард садится за руль и немного проезжает в сторону медсанчасти. Он всегда мыслит рационально.

Северин хочет что-то узнать о войсках повстанцев, но я мало что видел, а говорить мне тяжело, так что я лишь сообщаю, что полковник Гарсия пропустит колонну гражданских. Я иду в палатку и несколько раз сообщаю перепуганным армайкам, что они должны покинуть базу и что повстанцы не причинят им вреда, а затем оставляю кричащих женщин под опекой моих солдат, только что вернувшихся из медсанчасти. К ним бежит Ларс Норман, чтобы помочь навести порядок.

Я сажусь в своем любимом углу базы, откуда не видно, как уходят армаи. На секунду у меня возникает мысль, не убьют ли единственного мужчину в той группе – слово полковника не касается мужчин. И не изнасилуют ли партизаны тех женщин, что помоложе, а может, и всех. С трудом отвернув пробку бутылки, я делаю несколько глотков. Вода теплая и воняет тухлятиной, хотя лежала в тени ограждения.

Я постоянно думаю о Неми, жалея, что мы не встретились после смерти. Только что оказался опровергнут тот странный миф, в который верят столько людей. Мы оба уже мертвы, но она не подошла ко мне, чтобы поздороваться, не прислала никакой весточки.

Над нами пролетает выпущенный из миномета снаряд. Он летит с юга на север и взрывается за пределами базы, чуть дальше за воротами, наверняка оглушив часовых. «Стодвадцатки» способны пробить крышу здания и убить находящихся внутри людей, разбрасывая осколки в радиусе полутора десятков метров. Весьма эффективные убийцы – почти такие же, как мы.

Чтобы испытать оружие, партизанам хватает одного выстрела – потом уже ничего больше не происходит. Лишь тишина кажется несколько иной, чем минуту назад, – в ней таится отзвук лопающегося металла и стонущей земли. Младший лейтенант Янг приказывает всем, кто не на посту, приготовиться к эвакуации. В естественном укрытии пещеры можно пережить даже массированный огонь.

Настоящий обстрел начинается ровно в двадцать ноль-ноль.

Солнце отбрасывает на землю все более глубокие тени. Снаряды сперва взрываются за границами базы, но в конце концов один из них попадает в ограждение, возле палатки. Грохот столь чудовищен, будто мне прямо в голову угодила граната, а песок, заполняющий модуль СМЗ, летит вверх и сыплется на темно-зеленый брезент.

Баллард уговаривает меня спуститься под землю, но я отказываюсь, молча качая головой. Потом прибегают Пурич и Водяная Блоха. Гаус занят каким-то заданием, которое поручил ему Северин. Просьбы парней не производят на меня впечатления. Мне настолько не хочется что-либо говорить, что я лишь жестами показываю им, чтобы они ушли, и раздраженно машу рукой.

В конце концов Даниэль и Джаред исполняют приказ и бегут в укрытие, но Крис остается. Он садится рядом со мной и закуривает. Канонада становится все громче. Партизаны попадают в середину плаца, затем в здание склада в нескольких десятках метров от нас. Снаряды летят один за другим, словно желая сровнять нашу базу с землей.

– Не думал, что для меня все так закончится, знаешь?! – кричит Баллард. – Человек воображает, будто погибнет от выстрела снайпера или ножа на улице. Ножа я всегда боялся больше, чем пули из автомата. И оказалось, что все эти страхи ни хера не стоят. До чего же мудацкая смерть!

– Успокойся, Крис, – наконец говорю я. – Спрячься в пещере и пережди атаку.

– Я тебе не говорил тогда в туннеле, но у меня клаустрофобия! Для меня спуститься под землю – настоящее мучение. А если бы мы не смогли выйти, я, наверное, прыгнул бы в ту дыру на месте озера, – он смеется над собственной шуткой. – У меня кое-что есть на такой случай! Сейчас сбегаю и вернусь.

Хотя это кажется невозможным, обстрел еще больше усиливается. Один из снарядов попадает в ворота, другой разносит нашу душевую на свежем воздухе. По крайней мере несколько солдат, оставшихся на посту, погибают от взрывов и летящих обломков. Однако Крис сдерживает слово и является с полулитровой бутылкой ремаркского самогона, которую, вероятно, притащил еще из Хармана. С собой он несет также две красные банки колы. Вид у него такой, будто его кто-то посыпал мукой и перцем – снаряд разорвался совсем рядом.

– Блядь, я совсем оглох! – Он трясет головой в подтверждение своих слов. – Я хотел это выпить перед возвращением в Харман, но откладывать на потом нет никакого смысла. Держи, хлебни.

Мы пьем вместе. Крепкий самогон обжигает горло, вливаясь в оставшуюся на месте желудка дыру. Я представляю себе внутренности в старой биологической лаборатории, плавающие в спирте, будто образец паразита в формалине. Бомбы взрываются все реже, а меня клонит в сон. Баллард курит самокрутку и рассказывает истории из своей жизни, беспрерывно говоря о жене, с которой познакомился пять лет назад в отпуске. Думаю, он очень ее любит.

На нас сыплется дождь из гравия.

– Ты не должен оставлять ее одну, – помолчав, говорю я.

– Ничего не слышу! Но ты наверняка думаешь о том, почему я здесь? Она бы не стала меня уважать, если бы я не поехал служить! Женщины редко бывают такими патриотками. Так уж вышло, Маркус. Я должен был поехать!

Похоже, он опьянел от усталости и страха. У меня тоже все сильнее шумит в голове.

Наконец изнеможение берет свое, и я закрываю глаза. Уже почти тихо, и я вздрагиваю во сне, когда какой-то заблудший снаряд бьет в землю недалеко от медсанчасти. Я даже не открываю глаза – до того приятно сидеть в тишине.

Мне кажется, будто находившийся под нами корабль незаметно исчез, улетев в космос или в иной мир, в иное время, и мы теперь сидим на тонкой скорлупе, которая в любой момент может обрушиться. Впрочем, мне это нисколько не мешает – если вести себя осторожнее и не слишком подпрыгивать, скорлупа вполне выдержит. Я поворачиваюсь на бок, подкладываю руку под голову и проваливаюсь в небытие.

Когда я просыпаюсь, Баллард все так же сидит рядом в неудобной позе, странно скорчившись и опираясь о стену. Услышав, что я пошевелился, он медленно поворачивается, и я вижу его окровавленное лицо.

– У тебя кровь на щеках, – хрипло говорю я.

– Знаю, старик. Измазался.