Цезарий Збешховский - Искажение [litres]

Он показывает мне ладонь, испачканную красным. Только теперь я замечаю, что он держится за живот, пытаясь остановить кровотечение и удержать вываливающиеся внутренности. Я не могу поверить своим глазам.

– В меня попали, – тихо говорит он. – Последний взрыв. Осколок угодил прямо в брюхо. Я ненадолго отрубился, но, как видишь, очухался.

– Погоди. – Я поднимаюсь на деревянных ногах. – Пойду поищу доктора Заубер.

– Не нужно, она мне ничем не поможет. – Он замолкает, и его тошнит кровью.

– Может, все-таки дадим ей шанс?

– Останься, Маркус. Не хочу быть один.

Я сажусь рядом с другом и обнимаю его за плечи. Я чувствую, как он дрожит, как уходит из него жизнь. Мой выжженный мозг пытается свыкнуться с мыслью, что Балларда скоро не станет и он уже не скажет ничего такого, что могло бы застать меня врасплох, не покажет миру средний палец.

– Я хотел увидеть, как все закончится, всего нескольких часов не хватило, – шепчет он.

– Могу я тебе чем-то помочь, Крис?

– Я вколол себе морфий. Но все равно, блядь, больно. – Он снова плюет кровью.

Он кладет голову мне на плечо и умирает. По телу пробегает короткая судорога, и оно безвольно обмякает. Я держу его еще несколько мгновений, целую вечность, и, мягко отстранив, прислоняю к ограждению. Все, кого я любил, все товарищи и командиры, которые были мне близки, уплывают во тьму.

Небо над нами темнеет. Ночи в пустыне Саладх прекраснее, чем где-либо еще. Я жду, когда на небосклоне начнут мерцать звезды, посылая нам тайные знаки. Мне хочется, чтобы ночь забрала всех прежде, чем это сделает чужой корабль. Я смотрю на часы – до старта остается только девять часов, а Эстер молчит как проклятая.

Прошло три часа после обстрела. База пуста, никто за мной не пришел. Осторожно поднявшись, я долго обхожу ее вокруг, стараясь не споткнуться на обломках и изуродованных трупах. Я даже не наклоняюсь, чтобы проверить, кто погиб, – трупу все равно не поможешь, а если я упаду, будут проблемы с тем, чтобы встать. Приходится следить также за ямами в земле и острыми предметами, повсюду подстерегающими неосторожного путника.

Хуже всего выглядит «Кавказ» и то, что осталось от ворот. Никто из часовых не выжил. Палатка продырявлена и частично присыпана землей, в крыше склада зияет черная дыра, а от здания командования осталась только половина. Как я и думал, душевая исчезла бесследно, а лаборатория обрушилась.

Не пострадала лишь медсанчасть. Стекла из окон вылетели, но само здание неплохо держится. Два «кераста» сгорели, зато бочка с топливом, плотно обложенная мешками, пережила бомбардировку. Защита выглядит не лучшим образом – часть ее дырявая, словно сетка, и сползла с цистерны, продолговатые металлические очертания которой виднеются под мешками. В следующий раз может не удаться.

Я свечу вверх фонарем. С крыши здания командования свисает чья-то рука. Если там на посту стоял Петер со своими солдатами, бомбардировку они не пережили. Я размышляю, почему повстанцы еще не пошли на штурм. Что удерживает их от того, чтобы захватить базу и насадить наши головы на длинные шесты? Может, полковник Гарсия боится дьявола, которого мы кормим? А может, он ждет, когда над пустыней взойдет солнце, поскольку Зверь слабеет в его лучах?

Одна стена лаборатории уцелела. Я с трудом проникаю через окно в заваленное помещение, в котором видна изуродованная конструкция. Место, где находится люк, завалено деревянными балками. Рискуя, что все это рухнет мне на голову, я пытаюсь сдвинуть завал с места. В конце концов надавливаю с другой стороны, и одна из балок поддается. Остальные уже не оказывают такого сопротивления.

Чуть позже металлическая крышка поднимается, и я вижу макушку и глаза Гауса. Увидев меня, он вскрикивает и буквально выпрыгивает наружу, хотя, с учетом того, что половина прохода перегорожена и приходится протискиваться, о прыжке говорить трудно. Я давно не видел, чтобы кто-либо так радовался – он почти душит меня в объятиях.

Младший лейтенант Янг быстро говорит, что должен наказать Балларда и меня за то, что мы не спустились вниз. У него записано, что мы не выполнили приказ, а в столь тяжелой ситуации приказы следует исполнять неукоснительно! Вот только я думаю, что Криса сложно было бы наказать.

– И кто бы вас выпустил на поверхность, лейтенант? – спрашивает Северин. – У вас что, прошу прощения – хер вместо головы?

Данная реплика остается без ответа.

Сержант старается распределить всех оставшихся в живых так, чтобы те могли наблюдать за происходящим со всех сторон. Норман со своим отделением становится на пост у ворот. С ним идут Кульме, Хинте и Валич. Рядовой Ургель не добрался до укрытия и погиб во время обстрела у дверей лаборатории. Соттер с двумя солдатами пытается вскарабкаться на крышу здания командования. Кто-то размышляет вслух, можно ли спуститься в подвал, но быстро отказывается от этой идеи. Пациенты, о которых Янг забыл во время эвакуации, оказались погребены живьем, вместе с подохшим Бенешем.

Я иду со своими солдатами в угол базы, чтобы они попрощались с Баллардом. Пурич крестится, Гаус и Водяная Блоха дотрагиваются до плеча товарища. Какое-то время они стоят, глядя на тело, и в их головах бродят черные мысли. Затем Пурич обыскивает Криса, снимает с него жетон и достает из кармана пачку помятых сигарет. Гаус допивает печальные остатки самогона.

Бутылка лежала между стеной медсанчасти и ограждением. Именно сюда попал выпущенный из миномета снаряд, угодив в двухметровый просвет, в который не должен был попасть, а Баллард сидел напротив. Бутылка, однако, уцелела.

Солдаты просят меня подняться с ними на крышу медсанчасти, и мне не хочется им отказывать. Сверху видны костры, которые жгут повстанцы. Там сейчас небольшой праздник – даже отсюда можно разглядеть группки людей, которые суетятся на фоне пламени, размахивая руками. Кто-то то и дело стреляет в воздух.

– Шеф, у нас ведь никаких шансов, да? – тихо спрашивает Водяная Блоха.

– Нет, Джаред, никаких. Нас убьют либо эти дикари, либо корабль под землей. Самое главное, чтобы повстанцы не взяли вас живьем.

– Все-таки «нас», а не «вас», – замечает Пурич.

– Мне все равно, – отвечаю я.

– Нельзя так говорить, – раздается зычный голос Гауса. – Мы будем вместе сражаться и погибнем в этой сраной пустыне. Мы не сдадимся.

– Бедняга Баллард, – говорит Дафни, беря автомат. – Что ж, теперь постреляю вволю.

Он заменяет ствол на более длинный, возится со своим МСК, а потом со своим любимым монокуляром. Улегшись поудобнее, целится на пробу в одну из групп партизан. Мы лежим рядом и ждем, что будет дальше. Я прикладываю к глазам бинокль, который взял у лейтенанта Остина. Дальномер показывает тысячу шестьсот метров.