Цезарий Збешховский - Искажение [litres]

Я все еще ощущаю дрожь, вспоминая случившееся: иду в середине и резко оборачиваюсь, когда юноша достает из кармана штанов пистолет, настолько медленно и неуклюже, что, прежде чем он успевает прицелиться, мы уже прикладываем к плечам автоматы. Крис стреляет первым, но промахивается, хотя ему ближе всего. Парень поднимает руку и целится ему в лицо. Я нажимаю на спуск, всаживая три пули прямо в его грудную клетку, и по всему моему телу пробегает холодная судорога.

Ремарец падает наземь, не издав ни стона. Пистолет выпадает из его руки. Подбежавший Пурич пинком отбрасывает оружие к стене. Несколько проходивших мимо женщин поднимают крик и вой, из окон выглядывают люди. Баллард стоит рядом со мной, недоверчиво качая головой.

– Блядь, Маркус, я не попал.

– Может, ты стоял слишком близко, – шепотом говорю я. – Издали стрелять легче.

Сегодня я вступаю в «черный клуб», к которому принадлежат те из моих товарищей, кто убил человека, – Водяная Блоха, Пурич, Баллард, Вернер и многие другие. Иногда ты видишь лицо жертвы, иногда твой выстрел оказывается неточен. Юноша, который лежит у наших ног, наверняка хотел отомстить за какой-то поступок, совершенный нами в прошлом, может, за смерть отца или арест брата. Он совершил нечто вроде самоубийства, обременив тем самым мою совесть.

В крови еще бурлит адреналин, но желудок уже наполняется тошнотворной тяжестью, которая отравит меня так же, как и остальных. Единственное, что я могу сделать, – избавить жертву от мучений. И потому, хотя мы должны оказать ему помощь или просто ждать, пока он истечет кровью, я подхожу ближе и добиваю его выстрелом в сердце.

Пурич молча крестится, за всех нас.

– Идем, – говорит он. – Нас ждут в участке.

– А с ним что? – спрашивает Гаус.

– Пусть забирают. Гребаная война.

В Ремарке никто уже не рассчитывает на снисхождение. После случившегося на базе Кентавр командиры намеками дали нам понять, что по мере возможности нам не следует брать пленных. Мы должны сломить боевой дух этих фанатичных ублюдков, прежде чем они сломят нас. Даже если это безусые юнцы, которыми манипулируют служители культа.

Вторник, 26 апреля, 13.30

Харман, провинция Саладх, Южный Ремарк

Вчера я убил человека, сынок. Можно сказать, действовал в целях самообороны: если бы я этого не сделал, он убил бы или тяжело ранил моего друга, а может, и меня. Я до сих пор не могу назвать то чувство, которое меня одолевает, и не знаю, мой дорогой, в каком виде оно осядет в моей душе, чтобы остаться навсегда.

Самый худший лозунг, какой только придуман за всю историю, – «Да здравствует смерть!» Это в чистом виде отрицание жизни, черный некрофильский штамп. Как сказал когда-то профессор Мигель де Унамуно-и-Хуго: «И я, человек, который провел свою жизнь в формулировании парадоксов, вызывавших гнев у тех, кто не улавливал их смысла, должен вам сказать, как опытный авторитет, что у меня вызывает отвращение этот варварский парадокс». [1]

Сынок, ты должен знать, что, хотя меня окружает смерть и мне придется убить еще многих людей, я никогда не встану на ее стороне, ибо смерть – отсутствие возможностей и отсутствие выбора, отсутствие времени, которое ты можешь использовать или потерять. Можно думать о ней как об избавлении от страданий, но кто испытает облегчение, когда ты умрешь?

Парни зовут меня к телефону в конце коридора. Звонит сержант из караульного помещения внизу, сообщая, что капитан Заубер ждет у входа и ей нужно срочно со мной поговорить. Поправляя на ходу помятую форму и пытаясь взять себя в руки, я сбегаю по лестнице. Начальница медсанчасти уводит меня на улицу, чтобы переговорить без свидетелей.

– Как ты себя чувствуешь, Маркус?

– Вчера я убил человека, госпожа капитан. До сих пор трясет.

– Ты прекрасно знаешь, что я спрашиваю не об этом. Хотя и это тоже важно. – Она закуривает, а затем угощает и меня. – Хорошо, что тебя трясет. Если бы вся эта дрянь накапливалась бессимптомно, тебе в конце концов башку бы снесло.

Перед моим мысленным взором возникает катящаяся по бетонному плацу голова в шлеме.

– Вы про то, что случилось в Кумише?

– Да, капрал. Мне нужно знать, есть ли у тебя какие-то галлюцинации или иные нарушения сознания. Расскажи обо всем, что кажется тебе необычным.

Я пытаюсь сообразить, какую цель преследует доктор Заубер, заводя со мной этот разговор. Возможно, это любопытство ученого, шанс на крупное открытие, а может, она сотрудничает с Вилмотсом и собирает данные для разведки. Но я знаю, что если бы она хотела мне навредить, то давно бы уже это сделала.

По сути, я полностью отдан на ее милость. Многие на моем месте наверняка бы обрадовались, что кто-то обнаружил электрод, и сбежали бы из этого проклятого места, даже в тюрьму. Но для меня это нечто вроде вызова, я ощущаю боль уязвленного самолюбия. Да и куда мне возвращаться?

Я рассказываю о голубом свечении перед глазами и мрачных картинах, которые я видел на госпитальной койке, – о чудовище, истекающем кровью глубоко под землей, о словах, приходящих ниоткуда или из самых дальних закоулков памяти, о том, что я всю жизнь пребывал на грани безумия, которое здесь существует физически. А в конце я добавляю пророческое видение во время ареста повстанцев отрядом жандармерии, выкладывая все карты на стол.

Госпожа доктор слушает с интересом, не перебивая. Мы подходим к дверям медсанчасти и останавливаемся под небольшим навесом. Начинает моросить мелкий дождь, которого я наверняка бы даже не заметил, если бы не громкий стук капель о жесть.

– Ценю твою откровенность, капрал, – улыбается Линда Заубер. – Теперь ты понимаешь, что можешь мне доверять?

– Да, госпожа капитан. Но зачем вы все это для меня делаете?

Она на мгновение закрывает глаза и делает глубокий вдох.

– Несколько лет назад покончил с собой мой сын – выпрыгнул из окна в свой девятнадцатый день рождения, из-за того, что провалил экзамен в мединститут. Моему мужу хочется верить в несчастный случай, но я знаю, что его убила депрессия. Когда я узнала, что ты прошел процедуру ГСМ, я не могла пройти мимо. Чем-то ты напоминаешь мне его.

– Прошу прощения, что спросил. – Я не знаю, куда девать взгляд.

– Не извиняйся, Маркус. Из-за личной трагедии я остро реагирую на некоторые ситуации. За тобой я внимательно наблюдаю с февраля, а теперь пытаюсь понять, с чем ты столкнулся в Кумише. Я уже разговаривала с лейтенантом Остином и собираюсь побеседовать с капитаном Беком и майором Гиггсом. Я знаю, ты готов на все, чтобы выяснить, что с тобой случилось, и обещаю тебе помощь. Воспользоваться ею или нет – решай сам.

– Спасибо, госпожа капитан. Обязательно воспользуюсь.