Цезарий Збешховский - Искажение [litres]

Голя бросает на прощание, что на решение командования мы никак повлиять не можем. Скорее всего, ничего особенного в любом случае не произойдет, а всю информацию попросту перемелют жернова военной машины – кто-нибудь поднимет угол ремаркского ковра и заметет под него то, что останется.

Если бы меня спросили, кому, кроме своих солдат, я больше всего доверяю во взводе, это наверняка оказался бы Ларс Норман. Может, мы видимся не столь уж часто, но он приличный парень и всегда ведет себя честно. Тем более странно я себя чувствую, услышав под вечер, что он разговаривает обо мне с Петером Усилем. В первое мгновение мне даже трудно в это поверить.

Они неплотно прикрыли дверь в нашу комнату, а я только что вернулся из сраного города после двухчасовых блужданий в окрестностях мэрии. Мы искали террориста, который сообщил по телефону, что подложил бомбу где-то в здании. Полиция запеленговала телефон, но человека найти не удалось, бомбу тоже. По пути в казарму я взял в автомате бульон и теперь стою с дымящимся стаканчиком в коридоре перед дверью.

– Но что именно происходит с Маркусом? – доносится изнутри голос Нормана.

– Блядь, Ларс, после Кумиша он стал другим. Не может заснуть, полночи бродит по комнате, а иногда, проснувшись, я вижу, как он сидит на койке и смотрит перед собой.

– И что он говорит?

– Ничего не говорит. Такое впечатление, будто он к чему-то прислушивается. Аж дрожь про спине пробирает. Как-то раз я даже его спросил, но утром он ничего не помнил.

– Знаешь, ему в той деревне основательно врезало. Понятия не имею, как так вышло, что в сравнении с остальными он оказался почти целехонек. Но я все равно беспокоюсь. Хотелось бы ему помочь.

– Вчера ночью мне захотелось отлить, – продолжает Усиль, чуть понизив голос. – Я проснулся и увидел, что он лежит в углу, скорчившись на полу. Он немного стонал во сне, но позволил отвести себя в койку. Потому я и хотел сегодня с тобой поговорить. Не знаю, блядь, с кем посоветоваться.

– Нужно убедить его сходить к врачу. Поговорим, когда он вернется.

Я размышляю, как поступить. Услышанное слегка застигло меня врасплох. Первая мысль – уйти и прийти попозже, сделав вид, будто я ни о чем не знаю. Но в том нет никакого смысла, так что придется принять реальность как есть.

– Привет, парни, – говорю я, открывая дверь.

В комнате наступает неловкая тишина.

– Привет, Маркус! – Норман протягивает руку. – Мы как раз о тебе говорили.

– Знаю, кое-что слышал. – Я бросаю барахло на койку и ставлю автомат в стойку у окна. – Я вконец заебался после патруля, так что, может, вернемся к этому вопросу позже?

– Ясное дело. Как хочешь.

– И вам незачем обо мне беспокоиться. Справлюсь сам или пойду к доктору Заубер, просто мне нужно немного времени.

– Помни – мы хотим тебе помочь. Удачи! – Норман выходит из комнаты.

Я стаскиваю пропотевшую форму, переодеваюсь в футболку и спортивные штаны. Слегка поправив постель, присаживаюсь напротив Усиля. Он смотрит на меня как на привидение. Во взгляде чувствуется страх или по крайней мере тревога.

– Ты мог бы мне рассказать об этих случаях.

– Я пытался, Маркус! Но ты меня, блядь, вообще не слушаешь. – Он трясет головой, подчеркивая собственные слова. – Да, знаю, я простой парень без образования.

– Не трынди, Петер.

– Хер с ним, неважно, старик! Ты должен что-то с собой сделать, иначе свихнешься.

– Мало кто хорошо спит, если ежедневно видит гребаные кошмары. Адам Вернер каждую ночь просыпается с криком. И что-то Ларс не в состоянии ему помочь.

– Но у тебя, похоже, нечто совсем другое.

– Нет, Петер. В точности то же самое – только проявляется иначе.

Естественно, я лгу.

Это нечто совершенно иное – ощущение чьего-то присутствия, будто за моей спиной стоит прозрачный силуэт или тень, видимая краем глаза. Я не могу этого вынести, особенно ночью, когда ощущение усиливается. Такое впечатление, будто Эстер пытается со мной связаться, но находится слишком далеко. Но именно тогда, когда шум меньше, а мозг не бомбардирует столько раздражителей, ей удается слегка приблизиться. Вот только я все равно не понимаю, чего хочет от меня механический женский голос.

Чтобы заглушить его этой ночью, я включаю коммуникатор и снова пытаюсь вникнуть в слова профессора Мейера. Читаю об элементарных частицах и взаимодействиях между ними, о квантовых числах и диморфизме, и ничего не могу понять. Цвета и спины частиц, лептоны, глюоны и нейтрино, математически выведенные сущности, противоречащие здравому смыслу. Именно потому мы стали столь суеверными и подверженными манипуляциям.

Понедельник, 23 мая, 08.30

Я стою в дверях знакомого кабинета. Доктор Заубер поднимает голову и внимательно смотрит на меня. По крайней мере, мне так кажется, поскольку она сидит на фоне ярко освещенного окна и я не вижу деталей ее лица – только очертания.

– Госпожа капитан, я, кажется, схожу с ума.

– В чем дело, Маркус?

Не спрашивая разрешения, я вхожу и сажусь по другую сторону стола, а потом изливаю душу. Я рассказываю доктору Заубер о давящем страхе, о голубом свете и механическом голосе, который я слышал, а также о черном солнце и усталости, которая валит меня с ног. Я выкладываю все как на исповеди.

– Я не могу заснуть. А когда засыпаю, хожу по комнате будто лунатик, и потом ничего не помню. Иногда капралу Усилю, с которым я живу, приходится поднимать меня с пола. Это началось вскоре после случившегося в Кумише. Уже несколько недель мне кажется, что ощущение усиливается, и, похоже, я начинаю бояться. Вчера я понял, что другие тоже это замечают.

– Чего ты больше всего боишься?

– Что меня отправят домой. Я не хочу возвращаться, хочу дослужить до конца контингента. – Я думаю о Неми, которую не могу оставить в Ремарке. – Я знаю, что сделаю здесь намного больше для своей страны, чем в родной части.

– Это весьма благородно, капрал, но порой происходит иначе, чем нам бы хотелось.

– Что вы имеете в виду, госпожа капитан?

– Подобного рода нарушения сна характерны для детей до двенадцати лет и чаще всего проходят с возрастом. У взрослых они проявляются редко, а причиной может быть посттравматический стресс. Похоже, у тебя то же самое, особенно с учетом других симптомов. Шок, который ты пережил, оставил в мозгу неизгладимый след. Нельзя также исключать микроповреждения в окрестностях электрода.

– Умоляю, помогите мне. Я не хочу, чтобы меня отправили в Рамму.

– Знаешь, как я должна поступить? – Линда Заубер протягивает руку и кладет ладонь на мой стиснутый кулак. – Я должна немедленно направить тебя на обследование, с которого ты бы уже не вернулся. Твой случай с самого начала провоцирует меня нарушать принципы, которых я до сих пор железно придерживалась.