Цезарий Збешховский - Искажение [litres]

Первым туда ворвался кто-то из охраны, потом Вернер и я. Хокке лежал в луже крови, с раной в груди. Выстрел оказался смертельным – трудно даже понять, как такое вообще могло случиться. Вернер утверждает, что у него, судя по всему, оставался патрон в стволе, а оружие было снято с предохранителя.

Мы поехали вместо отделения Петера, чтобы разогнать толпу, штурмующую супермаркет в Габре. Горела помойка у стены, работники и охранники забаррикадировались внутри магазина. Пришлось дать предупредительные выстрелы, чтобы предотвратить разгром. Кого-то арестовали за поджог, кого-то еще за разбитые стекла и кражу. В Хармане не бывает ни дня, чтобы не случился какой-нибудь инцидент.

Когда мы возвращаемся в казарму, в комнате, где погиб солдат, уже прибрано, а Усиль еле стоит на ногах после встречи с капитаном Беком и лейтенантом Остином. Он садится на койку, дьявольски уставший и крайне удрученный, а я не знаю, как ему помочь. Хлопнув его по плечу, я достаю из-под койки припрятанное пиво и вручаю Петеру теплую банку. Он с безразличным видом пьет, тупо уставившись в стену.

В свое время в рамманской армии причиной свыше шестидесяти процентов смертей и тяжких телесных повреждений становились несчастные случаи. Сейчас этот постыдный показатель вроде бы снизился до менее чем пятидесяти процентов, но все равно никуда не делись полигоны, учения, отсутствие контроля в подразделениях, множество миссий, в которых участвуют солдаты. Подобное может случиться где угодно. Мне хочется сказать об этом моему приятелю, убедить его, что в происшедшем с Хокке на самом деле нет почти ничего необычного. Вполне легкая смерть в сравнении с той, что постигла капрала Дрейфуса и наших товарищей в Кумише. Вот только как взвесить тяжесть смерти?

Я чувствую себя так, будто кто-то вколачивает мне в череп длинные гвозди и медленно их вытаскивает, а потом вбивает заново. Я почти слышу скрежет металла о кость. Но хуже всего, что не ощущаю боли. У меня не дрожат руки и не перехватывает горло. Я ложусь на спину и смотрю в потолок, испещренный грибком и старыми потеками. После всего, что нам довелось пережить, случайная смерть молодого солдата уже не производит на меня никакого впечатления.

Над крышами базы Эрде поднимается черное солнце. Теплый ветер ударяет в потрескавшиеся стекла.

Я слышу тебя, Эстер.

Суббота, 21 мая, 14.15

Мы стоим на углу аллеи Роз и улицы Святого Харона, охраняя трассу проезда важных персон, трех политиков из столицы, которые прилетели на базу Кентавр взглянуть на потери после нападения повстанцев, сейчас они колонной движутся в сторону базы Эрде.

Гаус стоит на башенке с MG2 в руках. Я поставил его на место стрелка, чтобы сменить уставшего Пурича. Прислонившись к «скорпиону», мы пытаемся контролировать ситуацию, которую невозможно удержать под контролем. Мимо проезжают велосипеды, разболтанные автомобили, микроавтобусы и повозки с овощами. В любой момент кто-то может достать оружие или подорвать заряд.

Я стараюсь об этом не думать, и, хотя на службе курить не положено, закуриваю сигарету, а потом угощаю Балларда. Водяная Блоха о чем-то разговаривает с Даниэлем. До меня доносятся лишь обрывки фраз, поскольку парни стоят по другую сторону машины, наблюдая за своим сектором.

– Похоже, спасать Хокке от Бенеша не имело никакого смысла, – внезапно говорит Крис.

– То есть?

– Парень был все равно обречен, а Бенеш – лишь орудие. В его задачу входило ликвидировать слабое звено ради блага всего стада.

– Весьма рискованная теория.

– Примитивный дарвинизм, Маркус. Но его трудно опровергнуть – думаю, ты и сам это знаешь. Парень оказался тут явно не к месту, словно тикающая бомба с часовым механизмом. Честно говоря, мне не хотелось бы, чтобы он стоял за моей спиной со снятым с предохранителя автоматом.

– Для меня был важен не он, – я смотрю Балларду в глаза. – Мне было важно пресечь бесчинства того мудака. Я не мог позволить, чтобы в подразделении заправлял такой говнюк, как Бенеш. Следовало его сломать, пока он не почувствовал себя чересчур уверенно.

– И как, сломал?

– Две недели назад этот сукин сын пошел в офис жандармерии и пытался подать жалобу, но его пинком вышвырнули за дверь. Естественно, это не означает, что он не станет мстить. Но, думаю, он в глубокой жопе.

– Как и все мы, – криво усмехается Баллард. – Примерно в семистах пятидесяти световых лет от Земли находится планета ТrES-2B. Ее поверхность и атмосфера отражают только один процент света, и потому там царит непроницаемая тьма, которую невозможно рассеять никаким прожектором. Примерно в чем-то таком мы тут и торчим.

– Блядь, Крис, как ты вообще тут оказался? Что заставляет таких людей вербоваться в армию и ехать в Ремарк, где можно получить пулю в лоб?

– То же, что и тебя, Маркус. Только я еще больше ненавижу людей. Обычно это презрение и ненависть подавляются нормами общества, но на войне это наше топливо. Здесь нам не нужно притворяться перед самими собой.

Я получаю сообщение по радио.

Мы бросаем окурки в канаву, и три минуты спустя по аллее Роз проезжает конвой с делегацией министерства обороны. Можно садиться в «скорпион» и возвращаться на базу, но мы еще немного медлим. Пусть официальные лица въедут в ворота и примут полагающиеся им почести от взволнованных командиров. Полевой театр с по-настоящему скверными актерами.

Внезапно мне приходит в голову мысль проехать еще на несколько улиц дальше, до комиссариата полиции, где работает Саломон Ахари. Вчера он мне звонил, но было не до визитов – смертельный самострел Хокке разрушил нам весь день.

Ехать всего километра полтора. Парни не возражают, тем более приказа возвращаться мы пока не получили. Всегда можно отрапортовать о героическом вмешательстве и воспрепятствовании хулиганским выходкам: подобным образом нам уже не первый раз удается урвать себе часок. Баллард разворачивается на перекрестке, и мы направляемся в сторону центра Хармана.

Здание комиссариата оказывается неожиданно большим – двухэтажное, с солидным фундаментом, каждый этаж площадью в несколько сотен квадратных метров. Большинство окон зарешечено.

Самое главное, что здание находится за прочной оградой и линией бетонных заграждений. Когда мы въезжаем за ворота, можно выйти из машины и спокойно войти внутрь, не оставляя никого у пулемета. Парни с любопытством озираются по сторонам, а капитан Ахари, встретивший нас на пороге, разрывается на части, чтобы оказать соответствующий прием «дорогим гостям и друзьям из Раммы».

Сперва он показывает помещение дежурного офицера, затем комнаты для допросов. В завершение ведет нас в подвал, где в тесных камерах сидят несколько арестантов с заросшими физиономиями. Все это сопровождается громкими комментариями и оживленными жестами. Я не всегда его понимаю и терпеливо жду окончания представления. В комнате для совещаний солдаты получают скромное угощение, а капитан идет со мной в свой кабинет.