Клиффорд Саймак - Ветер чужого мира [сборник litres]

– А может, это все-таки летающие блюдца, – сказал Питер. – Они летали над нами много лет и изучали нас.

«Сколько же потребовалось лет, – подумал он, – чтобы изучить человечество? Ведь им пришлось начинать с азов: человечество было для них сложной, незнакомой расой, они шли ощупью, изучая сперва отдельные факты. И они, наверное, ошибались. Иногда их выводы были неверны, и это тормозило работу».

– Не знаю, – сказал Питер. – Для меня это совершенно непостижимо.

Они шли по блестящей, мерцающей при свете звезд металлической дороге, а здание все росло, это был уже не туманный фантом, а гигантская стена, которая уходила в небо, гася звезды. Тысячеэтажное здание, раскинувшееся на площади в сто акров, – от такого величия, от такого размаха голова шла кругом.

И даже стоя поблизости от здания, нельзя было увидеть бомбу: она болталась где-то в воздухе на слишком большой высоте.

Но зато видны были маленькие квадратики, нарезанные дорогами, а в них смертоносные игрушки неистовой расы, теперь брошенные, ненужные куски металла причудливой формы.

Перед самым рассветом Питер и Мэри подошли наконец к громадной лестнице, которая вела к главному входу. Ступая по гладкой, выложенной камнем площадке перед лестницей, они как-то особенно остро ощутили тишину и покой, царившие под сенью здания.

Рука об руку они поднялись по лестнице, подошли к большой бронзовой двери и остановились. Повернувшись, они молча смотрели вдаль.

Насколько хватал глаз, видны были дороги, расходившиеся, как спицы колеса от ступицы – здания, а поперечные дороги лежали концентрическими кругами, и казалось, будто находишься в центре паутины.

Брошенные фермы с коровниками, амбарами, гаражами, силосными башнями, свинарниками, навесами для машин остались в секторах, отсеченных дорогами; в других секторах стояли военные машины, годные теперь разве лишь на то, чтобы в них вили гнезда птицы да прятались зайцы. С лугов и полей доносились птичьи трели, воздух был чист и прохладен.

– Вот она, – сказала Мэри. – Наша прекрасная страна, Питер.

– Была наша, – поправил ее Питер. – Все, что было, уже никогда не повторяется.

– Питер, вы не боитесь?

– Нисколько. Только сомнения одолевают.

– Но ведь прежде вы ни в чем не сомневались.

– Я и сейчас не сомневаюсь, – сказал он. – Я чую, что все идет как надо.

– Конечно, все идет хорошо. Была эпидемия, теперь ее нет. Армия разбита без единой жертвы. Атомной бомбе не дали взорваться. Разве не так, Питер? Они уже меняют наш мир к лучшему. Рак и полиомиелит исчезли, а с этими двумя болезнями человек боролся долгие годы и никак не мог победить. Войне конец, болезням конец, атомным бомбам конец – чего мы не могли сделать сами, они сделали за нас.

– Все это я знаю, – сказал Питер. – Они, несомненно, также положат конец преступлениям, коррупции, насилию – тому, что мучило и унижало человечество с тех самых пор, как оно спустилось с деревьев.

– Чего же нам нужно еще?

– Наверное, ничего… Впрочем, ничего определенного мы пока не знаем. Все сведения косвенные, не конкретные, основанные на умозаключениях. У нас нет доказательств, реальных, весомых доказательств.

– У нас есть вера. Мы должны верить. Если не верить в кого-то или что-то, уничтожающее болезни и войну, то во что тогда можно верить вообще?

– Именно это и тревожит меня.

– Мир держится на вере, – сказала Мэри. – Любой вере – в Бога, в самих себя, в человеческую порядочность.

– Вы изумительная! – воскликнул Питер. Он крепко обнял Мэри. В это время большая бронзовая дверь растворилась.

Положив руки друг другу на плечи, молча переступили они порог и очутились в вестибюле с высоким сводчатым потолком. Он был расписан фресками, на стенах висели панно, четыре больших марша лестницы вели наверх.

Но вход на лестницу преграждали тяжелые бархатные шнуры. Дорогу им показывали стрелки и еще один шнур, зацепленный за блестящий столбик.

Покорно и тихо, почти с благоговением они направились через вестибюль к единственной открытой двери.

Они вошли в большую комнату с громадными, высокими, изящной формы окнами, сквозь которые лучи утреннего солнца падали на новенькие блестящие аспидные доски, кресла с широкими подлокотниками, массивные столы, несчетные полки с книгами, кафедру на возвышении.

– Я была права, – сказала Мэри. – Все-таки это был школьный звонок. Мы пришли в школу, Питер. В первый класс.

– В детский сад, – с трудом проговорил Питер.

«Все верно, – подумал он, – так по-человечески правильно: солнце и тень, роскошные переплеты книг, темное дерево, глубокая тишина. Аудитория учебного заведения с хорошими традициями. Здесь есть что-то от атмосферы Кембриджа и Оксфорда, Сорбонны и Лиги Плюща. Чужеземцы ничего не упустили, предусмотрели каждую мелочь».

– Мне надо выйти, – сказала Мэри. – Подождите меня здесь, никуда не уходите.

– Я никуда не уйду, – обещал Питер.

Он посмотрел ей вслед. Через открывшуюся дверь он увидел бесконечный коридор. Мэри закрыла дверь, и Питер остался один.

Постояв с минуту, он резко повернулся и почти бегом бросился через вестибюль к большой бронзовой двери. Но двери не было. Ни следа, даже щелочки на том месте, где была дверь. Дюйм за дюймом Питер ощупал стену и никакой двери не нашел.

Опустошенный, повернулся он лицом к вестибюлю. Голова раскалывалась – один, один во всей громаде здания. Питер подумал, что там, наверху, еще тысяча этажей, здание уходит в самое небо. А здесь, внизу, – детский сад, на втором этаже несомненно – первый класс, и если подниматься все выше, то куда можно прийти, к какой цели?

Но что будет после выпуска?

И будет ли вообще выпуск?

И чем он станет? Кем? Останется ли он человеком?

Теперь надо ждать прихода в школу других, тех, кто был отобран, тех, кто сдал необычный вступительный экзамен.

Они придут по металлическим дорогам и поднимутся по лестнице, большая бронзовая дверь откроется, и они войдут. И другие тоже придут – из любопытства, но если у них нет символа, двери не откроются перед ними.

И если вошедшему захочется бежать, он не найдет двери.

Питер вернулся в класс, на то же место, где стоял прежде.

Интересно, что написано в этих книгах? Очень скоро он наберется храбрости, возьмет какую-нибудь книгу и раскроет ее. А кафедра? Что будет стоять за кафедрой?

Что, а не кто?

Дверь открылась, и вошла Мэри.

– Там квартиры, – сказала она. – Таких уютных я никогда не видела. На двери одной наши имена, на других тоже имена, а есть совсем без табличек. Люди идут, Питер. Просто мы немного поспешили. Пришли раньше всех. Еще до звонка.

Питер кивнул.

– Давайте сядем и подождем, – сказал он.

Они сели рядом и стали ждать, когда появится Учитель.