Эрве Ле Теллье - Аномалия [litres]

Внезапно, несмотря на то что прибыло полицейское подкрепление, бутылка с горючей смесью, описав в воздухе дугу, разбивается о входную дверь. Театральные охранники быстро тушат пожар, полиция оттесняет бунтовщиков, вынимает дубинки, производит задержания, но все зря, перевозбужденная толпа постепенно растет, сшибает заграждения, пытается пробиться внутрь.

Шоу подходит к концу, и Кольбер, предупрежденный об инцидентах, обращается к аудитории:

– Дорогие друзья, нам придется посидеть еще немного в театре. Снаружи собрались агрессивно настроенные граждане, там происходят столкновения с полицией, и выпускать вас сейчас было бы рискованно. Кстати, и это мой последний вопрос вам обеим: ФБР предупреждало вас об опасности религиозного фанатизма. Лидеры некоторых религиозных общин выступили с декларацией, объявив вас, вас обеих, дьявольским отродьем, гнусными тварями. Вы ведь и сами получали угрозы убийства?

– Да, штук сто на моей страничке в фейсбуке, ну, на нашей…

– Очень вам сочувствую. Что вы могли бы сказать людям, которым иногда просто страшно оттого, что они не понимают, в чем дело?

Стивен Кольбер ждет, пока наступит тишина. Это кульминация его передачи, именно о ней все и будут вспоминать. Стивен и девушки долго репетировали ее со специалистами из кризисного центра. Это тщательно заученная речь, но она должна выглядеть импровизацией, и отвечает за нее Адриана Джун – так решили психологи, – потому что большинство считают самозванкой именно ее.

– Конечно, я не знаю, каким образом этот самолет мог приземлиться дважды, – мягко говорит Адриана Джун. – И никто не знает. Вот, главное, постараться, чтобы голос звучал спокойно, сделать вид, что с трудом подбираешь слова, подпустить эмоций . Мне хочется сказать людям, которым страшно, что мне тоже страшно. Попытайтесь представить себе, через какие испытания мы проходим. Меня никто не выбирал, я никакая не “избранная”. Ни я, ни остальные двести сорок два человека на борту. То, что происходит со мной, с нами, могло случиться с любым из вас в этом зале. Я такая же, как все… Если можно, надо эти слова повторить, нет, это уже слишком . Во мне нет ничего особенного, выдержать паузу , я обычная девятнадцатилетняя девушка, я живу в Эдисоне и мечтаю стать учительницей, не говорить “преподавательницей французского ” , многие не любят французов, даже преподавательницей не надо, лучше учительницей, так проще, и все любят учительниц , я играю в любительском театре, подчеркнуть “любительском ”, я вернулась из Европы в начале марта, опять же, лучше Европа, чем Франция , и вдруг оказалась в июне, я вообще не понимаю, что творится, но придется как-то с этим жить. Снова сделать паузу, запнуться, не сразу найдя нужные слова . Эта девушка… сидящая напротив меня, – такая же я, как я… и ей тоже придется смириться. Эта Адриана прожила на три месяца дольше меня, но у нас одинаковые воспоминания, мы одинаково верим в Бога, чуть не забыла Бога, черт, это же самое главное, они сказали обязательно упомянуть, что мы верующие, я чуть не забыла, обалдеть , у нас общие друзья, общие родители, мы обе их одинаково сильно любим, и теперь мне придется поделиться с ней одеждой, потому что это и ее одежда тоже.

– А кроме того, – перебивает ее Адриана Марч, – мы всегда хотим надеть одно и то же одновременно. Это идея Кольбера, совсем неплохая, кстати, дождаться смеха в зале, вот, пожалуйста, и продолжать.

– Все так, – говорит Адриана Джун. – Но с этого момента наши жизни, конечно, разойдутся. Они уже начали расходиться. Повернуться к Нолану, прислушаться к настроениям в зале . Например, я не знаю, как бы мы поступили, если бы я познакомилась с Ноланом и влюбилась в него до того, как уехала в Европу. Не давить, просто дать публике время ощутить свою сопричастность, понять, какая возникла путаница. Вот такие вопросы беспрестанно вертятся у меня в голове.

– Я думаю, – продолжает Адриана Марч, – слегка изменить голос, подчеркнув возможную разницу между нами , я думаю, что единственное, чего мне хочется, это чтобы люди не боялись ни меня, ни вторую Адриану, ни нас обеих, вместе взятых. Чтобы они были к нам доброжелательны. Вот тут выдержать очень долгую паузу. И переходить к заключению . Мы совсем растерялись, мы так нуждаемся в любви всех, кто с нами. Опустить глаза, взять Адриану Джун за руку, дождаться аплодисментов. И хорошо бы заплакать, если получится.

Слеза скатывается по щеке Адрианы Джун, ей даже не пришлось себя заставлять, ее буквально захлестывают чувства, она вот-вот разрыдается. Адриана Марч обнимает ее за плечи, Стивен Кольбер улыбается:

– Большое спасибо вам обеим. Я уверен, что многие отнесутся к вам с пониманием. И еще одна просьба напоследок: ваш брат сказал, что в рождественский вечер вы всей семьей пели “Девушку из Ипанемы”, знаменитую песню в жанре босановы.

– Да, в версии Эми Уайнхаус, – говорит Адриана Джун.

– Тогда… может, вы вместе, прежде чем мы расстанемся… а?

Публика кричит, девушки улыбаются.

– Добавлю только, что вы не репетировали, – беззастенчиво врет Кольбер, притом что они целых полчаса на нее потратили.

Ударник Stay Human плавно начинает на хай-хэте и малом барабане босанову Жобима и Морайса, свет на сцене приглушают, их мягко берут водящие – одну красным лучом, другую синим, стирая таким образом все различия. Игра цветов – это идея продюсеров. Винисиус де Морайс сказал однажды, что в его песне поется всего лишь о быстротекущем времени, о печальной красоте, которая принадлежит всем и никому лично, о меланхолическом шуме прибоя. Первая Адриана запевает, вторая подхватывает, и на сцене “Позднего шоу со Стивеном Кольбером” возникает пляж Ипанемы. Tall and tan and young and lovely…

Адрианы поют идеальным дуэтом о грациозной русалке из Ипанемы, идущей к морю по мелкому песку. Одна начинает фразу, вторая заканчивает ее, они подчеркивают схожесть и несхожесть, гармония граничит с магией и вызывает головокружение. Но в каждом мгновении этого пьянящего вихря таится легкая доза ужаса.

– Это офигенно круто, – говорит продюсерша в аппаратной. – Офигенно круто.

Вторник, 29 июня, 23.00.

Нью-Йорк, Театр Эда Салливана

Рука Господа никогда не дрогнет. Он указует путь Джейкобу Эвансу. Джейкоб родился христианином в Скоттсвилле, Виргиния, и знает от своего отца Джона, что тот, кто не рожден в муках, не является созданием божьим, ибо нет иного творения, кроме божьего, и голос, без умолку звучащий у него в голове, твердит слова, слышанные им в детстве, когда он работал на ферме.

Когда о Мерзости заговорили в СМИ и в социальных сетях, Господь направил его шаги. В первый день Джейкоб Эванс и его братья из Армии седьмого дня собрались в баптистской церкви и слушали преподобного Робертса, рассуждавшего о тварях и о Сатане, о легионе неверующих, о всех тех, кто оскорбил Бога, ибо в Откровении Иоанна Богослова сказано, что произошли молнии, громы, и сделалось великое землетрясение, и град, величиною в талант, пал с неба на людей, и слава Богу, который знает и направляет, и преподобный Робертс, а вместе с ним Джейкоб, и все верующие узнали грозу и самолет, попавший в священную бурю, воздвигнутую Господом у него на пути. В этом самолете были те, кто богохульствовал из-за наказания градом, ибо это был град весьма сильный.