Эрве Ле Теллье - Аномалия [litres]

– Бойся тех, кто призывает бояться, – заключает Пудловски.

– Инопланетяне тоже тут как тут, – продолжает Митник, – но против них мы бессильны… И еще это девица. Томи Чжин, инфлюенсер… вот что она сейчас запостила.

Митник выводит на монитор селфи худенькой темноволосой девушки, американки азиатского происхождения. Под ним уже стоит 1512 лайков. На ее лоб ниспадает алая прядь волос, сверху красуется слоган “1, 2, 1000 Адриан”. К двум часам ночи ее пост расшерили 12 816 раз. К восьми эта цифра возросла до семи миллионов. Утром везде, от Парижа до Рио, от Гонконга до Нью-Йорка, на улицы выходят тысячи людей с красной прядкой Адрианы Джун. Их месседж невнятен, но размах свободы мысли в интернете обязан как раз всеобщему убеждению, что люди мыслить перестали.

Проходит еще несколько часов, и поскольку эмпатия, переживания и комичность – ходовой товар, торговцы футболками за словом в карман не лезут: Stimulate me, don't simulate me, I'm a program, reset me, I am 1, U are 2, we are free [43]. Юмористы на утренних шоу изощряются в скетчах о дупликации.

– Вы знаете, что такое симуляция, Хиллари? – спрашивает репортер пародистку.

– Питер, – отвечает она голосом Хиллари Клинтон, – все женщины Америки знают, что такое симуляция.

До сих пор около сотни ученых предавались в ангаре высоконаучным размышлениям. Теперь вдруг десять миллионов исследователей на планете оказались перед необходимостью обсуждать их теории и предлагать альтернативу. У “ксерокса” и “кротовой норы” адептов немного. Что поделаешь, если самая простая теория выглядит самой безумной.

А вот астрофизикам очень не нравится симуляция. Космическим агентствам тем более. Исследовать космическое пространство и так дорогое удовольствие, но если космоса нет, то цены подскочат еще выше. Специалисты в области теории элементарных частиц тоже негодуют. А как же все их расчудесные частицы, кварки, глюоны, темная материя? Все виртуальные? А их гордость, крупнейшие ускорители – просто чудовищный обман в 3D? А как же время? Если само время – это артефакт, как в видеоигре, где все выверено и замедлено, чтобы у человека была возможность сыграть партию, то как измерить реальное время, исходя из нашего времени виртуального? И наконец, возмущаются биологи. А эволюция, исчезновение видов, утрата биоразнообразия? Всем известно, что вселенная, виртуальная или нет, полностью регулируется законами, о которых становится известно с каждым днем все больше. Все эти ученые уже долгие годы занимаются какой-никакой симуляцией при помощи сверхвычислителя, чья мощность возросла в сто раз за последние десять лет. Они могут легко представить себе власть машин в миллиарды миллиардов раз мощнее.

В среду утром оценивать производительность труда не имеет смысла. Фактически работает только команда протокола 42.

Потому что в среду утром начинается операция “Гермес”. Мередит придумала это кодовое имя, подразумевающее путешествие и секретность, – пассажирам рейса 006 пришла пора исчезнуть. Преступление Джейкоба Эванса убедило пассажиров в том, что все они – мишени, и по крайней мере в Соединенных Штатах все готовы сотрудничать. АНБ удалило все упоминания о рейсе 006, французские и американские агенты забрали всю документацию по нему. Общественность знает, что речь идет о каком-то мартовском рейсе “Эр Франс” Париж – Нью-Йорк, но таких насчитывается более двухсот.

Среда, 30 июня 2021 года.

Париж, эспланада Анри-де-Франс,

телеканал Франс-2, студия 4

Сказать по правде, за несколько часов мир вступил в смысловой вакуум. Если религия дает лишь теоретический и ложный ответ, то философия предлагает абстрактный и произвольный. По всему миру множатся ток-шоу. И особенно во Франции, стране с легендарной концентрацией медийных философов на квадратный метр. Одного из них зовут Филомед. Ну, допустим. Вот он в эфире госканала вместе со вторым гостем, Виктором Меселем.

– Я не хотел бы обсуждать, – говорит Филомед, – идею симуляции. Но я считаю, что это ни на что не влияет. Я материалист: разницы между мыслить и считать, что мыслишь, в принципе нет, и, следовательно, между существовать и считать, что существуешь, тоже.

– И все-таки, Филомед, – говорит ведущая, – это не совсем одно и то же, существуем мы на самом деле или виртуально.

– Простите, но именно что одно и то же: я мыслю, и следовательно, будь я хоть мыслящая программа, я существую. Я точно так же испытываю любовь и боль, и я тоже умру, дико извиняюсь. Мои действия имеют равные последствия, виртуальный мой мир или реальный.

– Филомед, рядом с вами сидит писатель Виктор Месель, его “Аномалия” и так стала культовым романом, а уж теперь и подавно. Виктор, вы находились на борту того самолета, мы знаем, что ваш “двойник” покончил с собой, вы только что дали пресс-конференцию, и мы благодарим вас за то, что сейчас вы здесь, с нами. Какой вам представляется судьба продублированных пассажиров?

– Нас более двухсот человек, и все мы знаем, какой путь выбрали наши “двойники” в период с марта по июнь, и, возможно, сожалеем о таком выборе. Кто-то предпочел бы поступить иначе или лучше, чем они, или вообще сделать нечто совсем другое. Но лично мне не пришлось оказаться лицом к лицу с самим собой. Хотя…

Писатель вытаскивает из кармана два красных кирпичика.

– Отец умер более тридцати лет назад, и с тех пор я ношу в кармане вот такой кирпичик. Это ни фетиш, ни талисман. Просто несколько граммов воспоминаний, почти привычка. Мне вернули кирпичик, который держал при себе Виктор, совершивший самоубийство, и теперь у меня их два. Я забыл, какой из них чей, и соединил их. Затрудняюсь сказать, что они символизируют, но мне кажется, что у меня стал богаче выбор, что я свободнее, чем когда-либо. Несмотря ни на что, мне не очень нравится слово “судьба”. Это всего-навсего мишень, нарисованная постфактум в том месте, куда вонзилась стрела.

Анн Вассер, журналистка из “Таймс литерари сапплемент”, сидящая в зале, смеется. Ей больше нравится другая шутка – для того, чтобы стрела попала в цель, она должна сначала промазать по всем остальным точкам. В апреле, узнав о смерти Виктора, она была ошеломлена и опечалена, и неожиданная сила этого чувства удивила ее. Конечно, она обратила на него внимание в Арле, его выступление показалось ей умным и острым; за ужином он то и дело подкатывал к ней, и ее тронули его мальчишеские приемчики. Тогда она была вся в романе, и ей не хотелось на него отвлекаться. Потом она с досадой вспоминала об этой минуте слабости, легкомыслия, самодовольства, злилась, что понравилась ему, злилась именно потому, что он ей понравился. Она даже уехала из Арля раньше, чем планировала, стыдясь своего эгоистичного и вздорного желания, ей претило изменять, наслаждаться, причинять боль и в итоге не знать, где она ночует. Она просто сбежала. На какое-то мгновение она подумала, что муки совести предпочтительнее сожалений, но так и не попыталась найти предлог, чтобы отыскать этого переводчика Гончарова. Она истолковала его чудесное “воскрешение” как знак, непонятный, но все же знак. Будучи литературным обозревателем, она добилась от главного редактора “Таймс” разрешения заменить на пресс-конференции специального корреспондента. И вот теперь она смотрела на мужчину, который мог стать на долгое время именно что ее судьбой.