Эрве Ле Теллье - Аномалия [litres]

Эйприл застыла от ужаса. Кларк, его собственная дочь, ванна – всем своим существом она гонит от себя прочь эти образы. April tender, April shady, “Эйприл душка, Эйприл тайна” говорилось в стихах, которые написал не Кларк. Пудловски прерывает свои объяснения длинными паузами. И продолжает тихим голосом:

– Миссис Клефман, меня зовут Джейми. Могу я называть вас Эйприл?

– Да, я Эйприл, – глухо отвечает Эйприл.

Джейми снова дает ей стакан.

– Выпейте воды, Эйприл.

Эйприл автоматически пьет. April soft, so sleepy warm, “Эйприл млеет в сонной неге”.

– Да, спасибо.

– Эйприл… – говорит Джейми. – Вы меня слышите? Ваша дочь в порядке. Она смогла выговориться. Очень важно произнести это вслух. Когнитивисты долго разговаривали с ней о ее водобоязни, о страхе темноты, о восприятии собственного тела. Они считают, что краткосрочные последствия травмы, полученной Софией, не внушают опасений. Но трудно, разумеется, что-то утверждать относительно ее дальнейшего развития, миссис Клефман. Мы надеемся на лучшее.

– …На лучшее.

– Вот как все будет происходить. Ваш муж предстанет перед судом, и я практически убеждена, что, учитывая показания Софии – обеих Софий, – он будет осужден. Потому что после Парижа, в течение трех месяцев… пропущенных вами… ваша дочь, ну… другая София, снова подверглась у вас дома прикосновениям сексуального характера. Вы меня понимаете? В штате Нью-Йорк, к которому мы относимся, это преступление карается лишением свободы на срок от десяти до двадцати пяти лет.

– Двадцать пять лет. Да.

– Или меньше, если он согласится на лечение, проверки, запрет на проживание поблизости. Вам придется все объяснить детям, особенно Лиаму, потому что он будет злиться на вас, на сестру и даже на себя самого…

– А… Лиам…?

– Нет. Не волнуйтесь. Это однозначно следует из бесед с ним.

Уставившись в пустоту, Эйприл касается пальцами губ, проводит рукой по волосам. Джейми с тревогой наблюдает за ней.

– Вы можете изменить фамилию, переехать в другой штат. Вторая Эйприл поступит так же. Она уже приняла наше предложение. С армией я договорилась: вам будут выплачивать пенсию мужа, как если бы он погиб в бою.

– Погиб в бою, – беспомощно повторяет Эйприл.

Она думает о жеребятах, которых она когда-то рисовала маме. Кровавого цвета. Они парят в сизо-голубом небе. Холодно, как же холодно. Все замерло. Абсолютный ноль. April caught in the icy storm, Эйприл крутят дождь со снегом.

– Вы с детьми получите медицинскую и психологическую помощь.

Эйприл не успевает даже пошевелиться, ее глаза расширяются от ужаса, накатывает дурнота, черная, неукротимая волна желчи, хорошо бы ее стошнило, но даже на это ей не хватает сил.

21 октября 2021 года, 13.42

Пилот “Супер-Хорнета” попросил трижды повторить приказ. Но он лишь последнее звено в цепи, да и зачем нужна рука, если она отказывается подчиняться мозгу?

Решение только что было принято в “Танке”, святой святых Пентагона. Это бронированное помещение без окон официально называется “Комната 2Е924” и выглядит как обычный конференц-зал на предприятии, c самой обычной обстановкой – столом цвета “золотой дуб”, вертящимися кожаными креслами и картиной на стене – президент Авраам Линкольн проводит совещание по стратегии Гражданской войны. Его окружают генерал-лейтенант Улисс Грант, генерал-майор Уильям Текумсе Шерман и контр-адмирал Дэвид Диксон Портер. Эти живописные звездные полководцы стали свидетелями самого тайного решения, когда-либо принятого Объединенным комитетом начальников штабов в ходе долгих обсуждений. Причем президент настоял, чтобы последнее слово осталось за ним.

Ракета сходит с крыла истребителя, который берет курс на северо-запад. В AIM-120 запускается двигатель, и через несколько мгновений ракета достигает расчетной скорости, оставляя за собой прямой серый след. Солнце отражается в стальной обшивке, ракета сверкает смертью. При скорости, достигающей числа Маха 4, до цели остается всего пятнадцать секунд.

В Париже, на террасе кафе напротив Люксембургского сада, Виктор и Анн допивают последнюю чашку кофе, перед тем как отправиться ужинать. В конце октября по-летнему тепло, бабье лето, как говорится. Анн смотрит на Виктора, улыбается ему. Никогда еще писатель не чувствовал себя до такой степени живым, иногда он думает, что смерть другого Виктора сделала его существование хоть и туманным, но бесценным. Он положил на столик два кирпичика “Лего”, словно два ярко-красных кубика сахара. Он их машинально соединяет, разъединяет.

Виктор написал последнее слово в короткой книге, где речь идет о самолете, аномалии, расхождении. Он собирался назвать ее “Если однажды зимней ночью двести сорок три путника” – но Анн покачала головой, – потом решил сделать эту фразу первой строкой – и Анн вздохнула. В общем, название будет короткое, из одного слова. Увы, “Аномалия” уже занята. Виктор не пытается что-либо объяснить. Он просто излагает факты, которым стал свидетелем. В итоге он оставил только одиннадцать персонажей, и что-то ему подсказывает, что и одиннадцать – это, увы, перебор. Его издательница умоляла: Виктор, пощади, это слишком сложно, ты потеряешь читателей, упрости, сократи, переходи сразу к сути дела. Но Виктор упрямится. Он начал роман со стилизации Микки Спиллейна, с этого персонажа, о котором никто толком ничего не знает. Нет, нет, недостаточно литературно для первой главы, упрекнула его Клеманс, когда уже ты перестанешь в игрушки играть? Но Виктор как раз в очень игривом настроении, как никогда.

За шесть тысяч километров оттуда, в больнице Маунт-Синай, Джоди Маркл закрыла глаза, у нее уже давно нет сил на слезы. Она теряет Дэвида во второй раз. Последние четыре дня он находится в состоянии медикаментозного сна, поскольку даже французское нанолекарство не снимает боли. Пол стоит рядом с братом, худой, изможденный, молчаливый. Его отвлекает звон лопнувшего стекла снаружи, он приоткрывает шторы и высовывается во двор: на парковке двое мужчин скандалят по поводу разбитой фары, в то время как в палате на мониторе кривая электрокардиограммы выпрямляется и застывает, ее еле слышные бипы сливаются в непрерывную ноту.

В Лагосе наступила тропическая ночь, концерт Слимменов только что закончился. В финале на последнюю песню под гром аплодисментов и крики “виват” на сцену выходит неожиданный гость, невысокий блондин в розовом костюме с пайетками и в больших золотых светящихся очках. И более трех тысяч молодых нигерийцев подхватывают припев, смысл которого тут понимают все: