Борис Конофальский - Во сне и наяву

Женщина наконец добралась до кресла, уселась в него. Прямо перед нею, метрах в пятидесяти от неё, от пола куда-то ввысь уходило толстое стекло, отделявшее её от бесконечно серой среды, что едва заметно клубилась за стеклом. Пока эта среда была мертва. И она взяла с подноса сигарету. Тут же обезьяна щёлкнула пальцами, и на одном её ногте вспыхнул огонёк. Женщина прикурила от него сигарету. Сделала затяжку, выпустила дым, сделала ещё одну… Закрыла глаза и продолжила курить с неменьшим удовольствием, чем пила красный напиток. Курила, небрежно стряхивая пепел в услужливо подставляемую обезьяной лапу. Но докурить она не успела. Отшвырнув окурок, она вдруг встала, сделала несколько шагов к стеклу, что заменяло стену, и встала на колени. Она почувствовала ЕГО приближение. ОНО было уже близко. Совсем близко. ОНО никогда не здоровалось и не прощалось, ОНО начинало сразу, сразу переходя к делу. Так было всегда, как и в этот раз.

– Червь точит поток, – голос ЕГО был тяжёлым, протяжным, раскатистым, как гром. А за стеклом почти ничего не изменилось, только ей показалось, что клубы серой субстанции на той стороне задвигались чуть быстрее. Стали резче.

– Да, СУЩЕЕ, я проснулась от этого. Я тоже ощутила, что поток получил червоточину.

– Ты знаешь, что делать? – раскатисто звучал ЕГО голос.

– Да, СУЩЕЕ, ничего нового, я знаю, что делать. Я найду червя. Мне нужно время, и тогда я найду место, где червь рвёт ткань. Как только отправная точка для начала поисков будет известна, я быстро его вычислю.

И тут же резкая боль едва не разорвала ей голову, правая часть головы у неё онемела, правый глаз перестал видеть, правое ухо не слышало. Она едва сдержалась, чтобы не закричать от боли. Но сдержалась, сдержалась. Напрягла мышцы на лице, вдыхала воздух носом, пережидая боль, – не хватало ей ещё заорать тут – и, переведя дух, срывающимся голосом произнесла:

– Санкт-Петербург, юг, я поняла. Спасибо, СУЩЕЕ. Это облегчит мне задачу, – произнесла женщина, а сама уже начала восстанавливать повреждённые ткани в голове. Ничего, она всё восстановит, и мышцы, и кости, и нервы, и глазное яблоко, и уничтоженные нейроны, и даже память. Через пару минут всё будет функционировать как прежде. Она вздохнула.

Что уж говорить… ОНО умело доводить до сведения нужную информацию так, что её потом никогда не забудешь. Молниеносно, доходчиво и навсегда.

Женщина продолжила стоять на коленях ещё минуту, не меньше, но за стеклом ничего не менялось, и голос больше не звучал. ОНО ушло, как всегда, не попрощавшись. У НЕГО слишком много дел, чтобы быть вежливым. Женщина поднялась с колен, чуть покачнулась, она всё ещё не привела себя в порядок после того, как ОНО передало ей информацию. Проворная обезьяна, что подавала ей сигареты, поспешила поддержать её под локоть. Опрометчивое решение. Она не просила помощи. Не отдавала приказа. И за самоуправство глупая тварь поплатилась жизнью. Женщина одним ударом левой руки, ладонью наотмашь, размозжила ей голову. Одним ударом и с удовольствием разнесла ей голову. По залу фонтаном разлетелись брызги и осколки костей. В её доме никто не будет делать того, о чем его не просят, или что не заложено в него программой.

Ещё не все капли жидкости несчастной обезьяны упали на безупречный мрамор, как из скрытых ниш в стенах стали выбираться твари-уборщики, похожие на всё тех же кожистых черепах с хоботками и ворсистыми брюшками. Вот они делали всё как должно. А она, стряхивая с руки жидкость и кусочки мозга убитого существа, пошла в другую комнату, на ходу снимая и бросая на пол свой строгий пиджак. Она уже знала, что ей нужно, вернее, кто ей нужен, и собиралась нанести ему визит. И сделать это немедленно. Время не терпит. Никогда не терпит.

Роэ не знал, сколько он проспал, но понимал, что долго, так долго, что у него начала затекать спина. Но вот сколько? Ему уже нужно было просыпаться. Он уже чувствовал это. Как бы ты ни привык проводить время во сне, рано или поздно нужно «возвращаться». Иногда надо просыпаться… Чтобы…

Его кто-то схватил за ногу. Крепко схватил. И дёрнул так, что с его ноги слетел дорогой ботинок вместе с носком. Роэман тоже, как и ботинок, слетел, но уже слетел с кровати вместе с покрывалом, на котором спал обутый и в плаще. Он больно ударился об пол и спиной и, главное, затылком. Затылком ударился так, что зазвенело в ушах. Боль отдалась даже в висках. Он разинул рот, словно хотел заорать, но не смог, спина болит, воздуха не набрать. После долгого сна глаза отрываются не сразу. И, открывшись, ещё не сразу начинают видеть.

«Что за тварь…? Кто решился на это…?». Мышцы его вот-вот начнут работать, и тогда… Тот, кто на это осмелился… Да, кто бы это ни был… Мысль даже не успела выкристаллизоваться в его голове, как его пинком перевернули вниз лицом. Он хотел заорать, теперь воздуха ему хватало, а потом встать и серьёзно наказать ублюдка, он уже был готов. Но тут он услыхал частое дыхание. Кто это, кто так дышит у него в квартире? Собака? Большая собака? Откуда в его доме собаки? Кто мог додуматься прийти сюда с собакой и так себя вести. Неужели… И у него похолодела ноющая от удара спина. Кажется, он знал, кто это мог прийти с собакой и так себя вести.

И его догадка оказалась верной, едва он упёрся в пол руками, как только приоткрыл глаза, весь его боевой задор сразу спал. Он увидал белоснежную кожу женской ноги в красивой сандалии и всё сразу понял. Нога была прямо перед его носом.

– Ваше появление честь для меня, – тихо произнёс Роэ в пол, не осмеливаясь поднять глаз выше. – Чем я обязан?

Белая нога убралась от его носа, а за ней появились ноги собаки, она прошла перед ним, села совсем рядом, и он почувствовал, как эта псина воняет. И лишь после этого он услышал высокомерный и даже заносчивый женский голос:

– В твоём месте появился червь. Он на юге.

Роэ сразу всё понял, но информации, которую ему сообщили, было очень мало:

– Тут немало червей, – произнёс он и, решив польстить женщине, добавил: – скажите, богиня, какой это червь.

Тут же его голову прижала к полу тяжёлая ступня, она прижала его так, что он чуть нос не раздавил об паркет, Роэ услыхал холодный, не предвещающий ничего хорошего, смех над собой:

– Богиня? Надумал льстить мне, глупец?

И тут же собака впилась ему в лодыжку зубами и зарычала с каким-то садистским удовольствием. Острые зубы прокусили кожу. Но не так, чтобы разорвать сухожилия и мышцы. Слегка, чтобы он понял. А Роэ открыл рот, набрал воздуха, и перетерпев острую боль, исправился – больше никакой лести. Произнёс:

– Простите меня, госпожа, скажите, кого мне искать?

– Червь воняет гарью, – ответила женщина с заметной неприязнью.

– Я сейчас же начну искать, – обещал он, теперь ему было всё ясно. Да, дело было нешуточное. И тут же тяжёлая ступня перестала давить ему на голову. И сразу же собака, тварь, отпустила его ногу. Несколько секунд он лежал и слушал, как она бежит зачем-то в другую комнату, как стучит когтями по паркету, а потом и этот звук стих. Гости ушли, как будто их и не было, а Роэ остался в квартире один. Он сел на полу, стал растирать себе затылок. Стал разглядывать прокусы на лодыжке. Ему не очень хотелось суетиться. Сейчас Виталий Леонидович Роэман хотел бы помыться и, главное, как следует поесть. Да хотя бы просто прийти в себя после сна. Да, кстати! А сколько он на этот раз проспал? Роэ с трудом встал и, как был, в одном ботинке и плаще, пошел, сел на кровать. В прошлый раз он торопился заснуть, дело не терпело отлагательств, даже не разделся и с порога завалился на кровать в верхней одежде и обуви. Одежда теперь воняла, была несвежей. Роэман взял с прикроватной тумбы телефон, отключил зарядку и заглянул в меню. Двадцать восьмое сентября. Он проспал восемнадцать дней. Да, ему явно нужна была ванна. Но ждать было никак нельзя. Если Бледная пожаловала сама, значит, дело нешуточное. Вообще с ней шутить – себе дороже. Он достал из комода новые носки, надел их, кряхтя, обулся. И пошёл в ванную умыться и почистить зубы, прежде чем начать.