Манон Фаржеттон - Десять дней до конца света

Звонок из больницы Сент-Антуан будто душем смыл его иллюзии. Три леденящие фразы: «Месье Валентин Анисе? Ваша мать в больнице, она вне опасности. Вы можете приехать?»

Он приехал.

Мать пыталась покончить с собой. Сосед нашел ее без сознания, когда принес ей покупки.

Два дня Валентин был при ней в больнице, потом привез ее домой. Они не разговаривали. Он не знал, что сказать. Судя по всему, Валентин больше не был ее связующим звеном с жизнью. Его было уже недостаточно. Сам не зная как, он предал мать, не смог соответствовать, и она сделала выбор – решила покинуть его.

– Ты не собиралась оставить мне письмо? – спросил он в лоб несколько недель спустя.

Она ничего не ответила, только посмотрела на него с невыносимо грустной улыбкой. Разумеется нет, она не написала никакой записки. Она ничего ему не оставила, кроме молчания в форме знака вопроса и леденящей пустоты, которую, хоть и еще живая, не могла заполнить. Потому что на вопросы Валентина не было ответа. Была только хроническая неспособность жить, несовместимость с окружающим миром, нутряная, глубинная невозможность столкновения с повседневностью своих мыслей.

Прислонившись к дверному косяку, Валентин потирает нос кончиком пальца. В десятитысячный, наверно, раз ему хочется проникнуть под мамину черепную коробку, чтобы понять, о чём она молчит. У Валентина-то нет депрессии. Он любит жизнь. Отчаянно. Хоть и чувствует в глубине души, что никогда не жил на всю катушку. А теперь, когда к ним катятся взрывы, ему уже не успеть, потому что он останется здесь, с ней, до самого конца. Не сможет иначе. Это закономерный конец их истории – ее, решившейся дать жизнь ничьему ребенку, и его, никогда не имевшего никого, кроме нее, на всём белом свете. Он не скажет ей о взрывах. Защитит ее самого до конца от этой слишком жестокой действительности, которую она больше не хочет знать. И они покинут ее вместе, в едином последнем вдохе. Такую перспективу он себе рисует.

Валентин встряхнулся. Он идет в гостиную и опускается на диван. Он вымотан. Ему не уснуть. Мигалка скорой помощи ненадолго освещает царящий в комнате хаос и удаляется. Валентин собирался вчера вечером навести порядок. Сил не хватило. Да и зачем?

Он просматривает новостные сайты на экране смартфона. Новая Зеландия целиком в серой зоне, как называют журналисты часть мира, уже разрушенную взрывами. Под каждой статьей сотни комментариев. А спутники? – спрашивают пользователи. Почему нельзя получить спутниковые снимки затронутой зоны? Связь потеряна, отвечают журналисты, завуалированно давая понять, что взрывы затрагивают не только поверхность земли, что они происходят и много выше. Откуда они взялись? Любимая гипотеза в сетях – вторжение инопланетян. Впрочем, что еще это может быть? У взрывов нет никакого видимого источника, что предполагает неизвестную науке технологию, и они поражают упорядоченно, методично, не оставляя места случайности.

Тысячи людей пытаются укрыться в противоатомных бомбоубежищах. Во Франции их немного – под Елисейским дворцом, под Домом Радио… – но гораздо больше в Швейцарии, и эту маленькую страну уже берут штурмом толпы беженцев. Надо сказать, что свидетельства тех, кто приближается к стене взрывов – волею обстоятельств они не могут бежать или поддаются самоубийственным порывам, – ошеломляют.

Валентин запускает видео в прямом эфире. Со вчерашнего дня миллионы людей выкладывают их в сеть, чтобы поделиться своими страхами, молитвами, техникой выживания – или смертью. Эти последние видео и ищет Валентин. Они завораживают его. Вибрации пола, передающиеся руке, отчего дрожит изображение, облако пыли, предшествующее оглушительной волне, крики – и резкий, мгновенный обрыв передачи, чернота, ничего, никого.

Как раз начинается видео такого плана.

На вершине холма стоят двое, парень и девушка. Им не больше двадцати пяти лет, оба в слезах. Внизу виднеется море – наверняка это какой-то остров недалеко от Новой Зеландии, если скорость продвижения двух стен взрывов постоянна. Девушка держит телефон, направляет объектив к горизонту, где вода как будто превращается в радужный пар, поднимающийся клубами в ярких лучах солнца. Видны предвестники взрывов – гигантские волны. Двое вновь появляются в кадре. Они целуются. Говорят по-английски, хотя большая часть слов неразличима в вое ветра. Надо читать по губам.

– I love you, I love you, – выговаривает молодой человек, прижимаясь лбом ко лбу подруги.

– I love you too [3] Я люблю тебя. – Я тоже тебя люблю (англ.) .

В любых других обстоятельствах Валентин выключил бы эту сцену, такую сиропную и банальную. Клише фильма-катастрофы, которые он с упоением ненавидит. Вот только эта сцена – она реальна, и глаза наполняются слезами. И нет рядом лба, чтобы прижаться, нет руки, чтобы стиснуть, кроме безжизненной руки матери.

Десять тысяч пользователей интернета просматривают видео одновременно с Валентином и комментируют его. «OMG OMG» [4] Аббревиатура от «Oh My God» – «о боже мой» (англ.) соседствуют с обещаниями молиться и смайликами с раскрытым в застывшем виртуальном крике ртом. Ссылкой на ролик делятся, и вскоре уже сто тысяч человек смотрят его в прямом эфире.

С пугающей медлительностью взрывы приближаются, откусывают край острова. Молодой человек едва не теряет равновесие. Подруга успевает его поддержать, на минуту забыв о кадре, изображение вздрагивает. Как можно снимать в такой момент? Валентин на их месте не упустил бы последних мгновений близости. Или такая связь с остальным человечеством дает им ободряющую иллюзию, что они не так одиноки перед лицом неминуемой смерти?

Стена пыли и обломков всё плотнее. Ветер крепчает. Теперь Валентин видит, что эти двое на холме не одни, еще пять-десять человек стоят в двадцати метрах от них, тесно прижавшись друг к другу, с застывшим в глазах выражением неподдельного ужаса. Камера движется, показывая то быстро приближающиеся взрывы, то лица, мокрые от слез.

Вдруг девушка кричит. Телефон выскальзывает из ее рук и улетает. Валентин угадывает движение, попытку его подхватить, но рука молодого человека тотчас пресекает его, привлекая подругу к себе, следует еще пара кадров полегшей от ветра травы, и ролик обрывается, экран чернеет.

В комментариях сыплются «RIP» [5] Аббревиатура от “Rest in peace” – «Покойся с миром» (англ.) .

С комом в горле Валентин возвращается на стартовую страницу. Прокручивает картинки, кликает на лицо девочки-подростка с фиолетовыми волосами. Она сидит на заднем сиденье машины, где-то на шоссе в пробке, освещенная желтым сиянием фар в ночи. Девочка говорит… по-чешски? По-венгерски? Валентин не понимает ни слова. Она улыбается. Широкой лучезарной улыбкой. Сознает ли она, что на другом конце света умирают люди? Девочка берет гитару, перебирает струны, бросая зазывные взгляды в объектив. Телефон, должно быть, держит ее брат – или сестра – справа на сиденье, и она делает ему знак подвинуться, чтобы снять ее анфас. Несколько ученических аккордов, потом, устремив взгляд своих светлых глаз через экран прямо в глаза Валентина, она начинает петь. У нее низкий, чуть хрипловатый чувственный голос. Валентин не знает этой песни и слов не понимает. Но это не важно. Она поет, он слушает. Он как будто с ней, там, в ночи, в пробке. На короткое время припева он ушел от себя. Он улыбается.