Ким Робинсон - Министерство будущего [litres]

Налог на сжигание ископаемых углеводородов, который следовало бы называть не налогом, а полной оплатой побочных издержек, тоже можно применять по прогрессивной шкале со штрафами-скидками, чтобы не навредить самым бедным, тем, кто сжигает меньше углеводородов, но вынужден это делать, чтобы выжить. Высокая ставка на сжигание ископаемого топлива создаст мощный стимул для прекращения этой практики. Ставку платежей за наиболее интенсивное сжигание можно сделать такой неподъемной, что она исключила бы любую возможность извлечения прибыли за счет побочных эффектов от использования такого топлива.

Когда все деньги перейдут в цифровую форму и будут регистрироваться в блокчейнах, в результате чего любой сможет отследить денежные потоки и увидеть, где сейчас находятся деньги, незаконное уклонение от налогов можно будет окончательно подавить санкциями, эмбарго, конфискациями и удалением записей.

Нетрудно предсказать, что взвешенный крепкий налоговый режим, использующий отслеживаемые валюты, учрежденный всеми странами Земли посредством международного договора под эгидой ООН, Всемирного банка или другой международной организации, быстро стимулировал бы немедленные изменения в поведении и распределении богатства. Иные назовут его революционным. Разумеется, налоги представляют собой инструмент правового воздействия, имеющий такое же древнее происхождение, как и сама цивилизация, ставки определяются законодателями, их поддерживает вся мощь государства, то есть судебная власть, полиция и армия. Другими словами, налоги законны, признаны в принципе и используются всеми современными обществами. Можно ли в этой связи говорить о прицельных изменениях налогового законодательства как о настоящей революции?

Было бы интересно увидеть, к чему это приведет.

Обратно в Цюрих Мэри доставили на военном вертолете. Они сели в Клотене, в город ее отвезли на черном микроавтобусе, таком же, в каком она покинула Цюрих. Мэри сидела рядом с Приской, наблюдая, как водитель ведет машину в город по привычному маршруту. А куда потом?

Оказалось – домой. На Хохштрассе, прямо к многоквартирному дому, где она жила.

– Сюда? – уточнила Мэри.

– Только для того, чтобы забрать вещи, – ответила Приска. – Наверху считают, что оставаться в прежней квартире плохая мысль. Прошу прощения.

– А потом куда?

– На холме у нас есть надежная квартира. Мы хотели бы, чтобы вы жили в ней. Когда ситуация немного прояснится, вы сможете вернуться обратно. Если захотите.

Мэри не ответила. Мысль о возвращении в свое привычное жилище одновременно притягивала и нервировала. Кто мог за ней следить? И почему?

Министр поднялась в квартиру и сложила вещи в большие чемоданы. Закончив работу, осмотрелась вокруг. Она прожила здесь четырнадцать лет. Эстампы Боннара на стенах и на кухне – музейные имитации. Прежняя полоса жизни закончилась, ей казалось, что она бродит во сне. Ноги все еще дрожали. Хотелось спать. Принять бы душ – и в кровать. Но не здесь.

Телохранители помогли вынести чемоданы на улицу и погрузить в фургон. Поворот на восток, мимо маленькой траттории, где она провела много вечеров, читая во время еды. Подъем на холм Цюрихберг, въезд в солидный жилой массив на склоне. Большие старые городские дома стоимостью миллионы франков каждый сверкали купленной за большие деньги отделкой, по сути, оставаясь заурядными коробками. Фургон свернул на бетонную дорожку перед одним из таких домов, рассчитанную на одну машину, дорожку окружал сад и прикрывала высокая белая оштукатуренная стена, утыканная поверху битым стеклом, – неожиданная зловещая нотка посреди буржуазного благолепия. Въезд на дорожку преграждали ворота, превращая двор в замкнутое пространство. Ее новый дом. Мэри подавила стон, удержалась, чтобы не закатить глаза. До работы отсюда все еще можно дойти пешком, если ей это позволят.

Ей позволили. Достаточно было сделать звонок, и перед воротами собиралась небольшая компашка, которая потом провожала ее вниз по холму к Хохштрассе, до министерства. Разрушенное здание восстанавливали, в остальные помещения работники уже вернулись. Мэри была удивлена, что охранявшие ее швейцарские службы сочли возвращение безопасным, однако ее заверили, что за этим районом теперь наблюдали пристальнее, чем за любым другим. Министерство не могло вести работу из подполья, важно, чтобы весь мир видел: Швейцария и ООН считают Министерство будущего ключевым агентством, и терроризм не способен изменить ход истории. Власти были намерены отстаивать этот принцип до последнего, видя в Мэри живую визитную карточку современной истории.

«Или приманку», – подумала Мэри. Приманку в расставленной ловушке. Между тем ее штаб снова собрался, вернулся в свои офисы или кое-как разместился во временных, и занялся своим привычным делом. Не исключено, что швейцарцы поймали преступников и ликвидировали угрозу. Банки, похоже, вернулись в онлайновый режим и работали, как прежде. Произошли ли перед перезагрузкой какие-либо структурные изменения, пока было трудно разобрать. Если нападавших поймали или каким-то образом нейтрализовали, то опасность персоналу министерства, возможно, больше не грозит. Вряд ли по всему миру наберется много людей, считающих беззубое агентство ООН достойной мишенью. Да, у Парижского соглашения были противники. Может быть, ее лично как символ всего враждебного взял на прицел весь военный аппарат какого-нибудь озлобленного петро-государства. Было бы неплохо разрушить некоторые из этих петро-государств. А лидеров посадить в тюрьму.

Мысленное упоминание тюрьмы заставило Мэри вспомнить о Фрэнке. Хотелось ли ей новой встречи? Увы, хотелось. Возможно, в глубине души она желала убедиться, что он продолжает сидеть за решеткой. Вероятно, ее все еще пугала мысль, что Фрэнк мог выйти на свободу. Учитывая, что он определенно еще сидит, за желанием новой встречи стояло что-то еще. Ощущение морального обязательства, а значит, некоторой заинтересованности. Фрэнк действительно вызывал у нее интерес, этого нельзя было отрицать.

Трамваем до центра города – как обычный человек. Телохранители не возражали, пока ее сопровождал хотя бы один из них. Мэри разглядывала пассажиров в вагоне, пытаясь угадать, кто из них охраняет ее. Ни один не тянул на эту роль. Она вспомнила строчки из детской книги, которую очень любила: «Если ты говоришь, что ты наша королева, хотя мы тебя не видим и не знаем, мы не будем тебе мешать». С ней все точно так же. Хотите охранять меня, а я вас не вижу? Валяйте.

Мэри вышла у главного вокзала, дошла по узким пешеходным улочкам до здания тюрьмы. Как это характерно для швейцарцев – сохранить старую тюрьму в центре города. К чему делать вид, что одна часть города ценнее другой? Смысл города в том, чтобы спрессовать все общество в одном месте и посмотреть, как оно выкрутится, – быт как экспромт прожигателей жизни. Другими словами – по выражению градостроителей, которых не смущает уродский призвук этого слова, – агломерация.