Антон Мухин - ЭМАС

Профессор поковылял куда-то в сторону Обводного канала, где у него, надо думать, и была квартира. Егор остался один. Итак, у него внезапно появилась своя армия, но куда он должен был её вести и, главное, зачем? Хрулёв понимал какие-то вещи не хуже выпускников Николаевской академии Генштаба: армия должна воевать. Он видел, как огромная машина ЭМАСа растет, распуская свои щупальца по улицам Петрограда, облегчая жизни многим, играя на их амбициях и корежа жизни остальных. И даже если не сама она корежила, а социальное устройство мира, эксплуатация и неравенство, — всё то, о чем писал Маркс и говорили в рабочих кружках, — ЭМАС был символом. Обладание абонентским номером, как паспортом, еще не давало само по себе никаких прав, но его отсутствие делало и вовсе нечеловеком. Обладающим же нужно было бежать за всеми, чтобы быть не хуже прочих, показывая себя. И в этой гонке многие оступались и падали и попадали под колеса. И все, кто искореженным вылетел из-под них, были его будущими солдатами. Как пойдут они на бой и с кем? Бог весть.

Самым бесхитростным ночлежникам, с грошовыми душами, Егор рассказывал про их избранность и призывал спасать заблудших, вырывая их из лап Антихриста. Этих солдат он про себя называл рядовыми. Тем, что посложнее, как профессор, объяснял свои действия желанием спасти самих рядовых и призывал их себе на помощь в этом благородном деле. Они были у него унтер-офицерами. Пока унтеров двое, но будут и другие. Будут в его армии и те, кто встанет над ними, — штаб-офицеры. Ей, гряди, Господи Иисусе!

Следующим же днем Егор отобрал двоих рядовых, казавшихся ему наиболее толковыми, сводил их за свой счет в баню и постирал одежду. После чего отправил в город с заданием: ходить мимо аппаратов ЭМАСа да приглядываться к людям. Если кто в слезах выходит или недовольный, то аккуратно расспрашивать, в чем причина, и выводить на мысль, что, может быть, вина в самой машине. А когда так — тогда вести такого человека к нему.

В первые два дня его посланцы вернулись ни с чем. Сам Егор к этому дню бросил свою работу на заводе, съехал из барака и снес все накопления в сберегательную кассу, а сам вместе с ночлежниками поселился в склепе. Из дешевых бульварных книжек, которые читал, он знал, что в каждой секте (а ведь по сути это была именно она!) обязательно должны появиться богатые экзальтированные сторонники, которые будут оплачивать её существование. И хотя Егор понимал, что книжкам этим верить нужно с осторожностью, во-первых, других у него не было, а во-вторых, примеры успешных старцев во главе с самим Распутиным стояли перед глазами.

Но вот прошел день и два, а посланцы его приходили с пустыми руками. Победы же армии были нужны не меньше войны. Егор совсем пал духом и почти полдня пролежал на нарах, глядя прямо перед собой и осознавая, что предприятие его, вероятно, закончилось крахом. И тут случай вновь оказался на его стороне.

В те дни началось новое наступление Юго-Западного фронта в Галиции, и с театра боевых действий пришла радостная весть: армией генерала Каледина, героя Луцкого прорыва, вновь взят оставленный нами в 1915 году Львов. Незнакомые люди на улицах поздравляли друг друга и обнимались, как на Пасху. Газеты, отставшие в конкуренции с бюллетенями ЭМАСа, воспряли, печатая пространные и не всегда достоверные подробности славных боев, которые не могли позволить себе короткие сообщения электрограмм. Мальчишки на улицах звонкими голосами выкрикивали заголовки, пророчившие скорое возвращение наших войск и в Перемышль, и публика расхватывала газеты на лету. На фонарных столбах и стенах домов вывешены были флаги — истосковавшаяся по победам столица радовалась им, как солнечным дням, с такою же редкостью случающимся в Петрограде. А уж радость петроградских обывателей солнцу является баснословной.

По случаю победы в Народном доме ПТА был назначен абонентский маскарад со сбором средств в пользу увечных воинов и семей погибших при занятии Галиции. 20-этажный дом этот, самый высокий в Петрограде, был построен на средства агентства по образцу небоскребов в Северо-Американских Соединенных Штатах, облицован известняком и увенчан пирамидальной башней. Он стоял на углу Невского и Фонтанки, по диагонали от Аничкова дворца и, говорят, очень раздражал своим гигантским размером проживавшую там вдовствующую императрицу Марию Фёдоровну.

Как и положено Народному дому, в нём проводились увеселения для обывателей, имеющие целью привлечь их к общественной жизни: показывали фильмы соответствующего содержания, читали лекции, работала дешевая библиотека, различные кружки и даже репетировал собственный духовой оркестр. Верхние этажи небоскреба предназначались для более взыскательной публики и даже имели отдельный вход с Невского. Там-то и проводились абонентские маскарады.

Маскарады состояли в том, что пускали на них только абонентов ЭМАСа. Там следовало быть в костюме и соблюдать главное условие: ни при каких обстоятельствах не использовать своего подлинного имени, а обращаться к другим только по номерам. Для чего номера прикреплялись на видное место одежды.

Последнее время Народный дом пустовал. Его, по установившейся тогда в высшем свете моде идти на жертвы, разделяя судьбу всего воюющего народа, взялись переоборудовать под госпиталь. Однако какое-то колесико в благотворительной машине не повернулось должным образом, и процесс застопорился: публику в нём уже не развлекали, но и раненых еще принимать не стали. И надо же было случиться катастрофе в тот единственный день, когда в Народном доме решили провести маскарад: в самый разгар праздника паровоз, шедший по эстакаде над Фонтанкой на уровне 5-го этажа со стороны Летнего сада, сошел с рельсов. Стрелка, переключавшаяся на ответвление в сторону Николаевского вокзала, почему-то не сработала до конца, колеса выскочили из колеи, и огромная стальная махина, пробив стену, влетела в залу, где проходил маскарад. Более того: она пролетела всю её насквозь и пробила вторую стену, выходящую на Невский. 73 участника маскарада были раздавлены насмерть, причем более 30 из них выброшены на главный проспект столицы. Ужас всего происходящего дополняло то, что паровоз вез для погребения тела скончавшихся от ран в лазарете Училища правоведения — их должны были выгрузить в покойницком павильоне Николаевского вокзала и везти на Волковское кладбище. И гробы эти из разломившегося вагона тоже вывалились на улицу.

Страшная картина предстала гулявшим по Невскому. Уже начинавшие высыхать, бескровные тела воинов лежали вперемежку с еще теплыми и румяными от карнавального азарта ряжеными, имевшими номера вместо имен. И плыл по проспекту запах карболки, смешанный с дорогими духами.