Антон Мухин - ЭМАС

Пока Зубатов разговаривал со служителем, молодой человек явно сумасшедшего вида ходил из угла в угол залы, то вставал, то садился на скамейку, а потом вышел на улицу вслед за ним.

— Что, — сказал он, нагнав Зубатова, — и вас вычеркнули?

— Что значит вычеркнули?

Безумец рассмеялся.

— А то и значит. Живете вы, вам электрограммы пишут — кто в гости зовет, кто о себе рассказывает. Новости всякие узнаете, сами кому-то о себе сообщаете. А потом раз — и как отрубило всё. И вы ни о ком не знаете, и о вас никто. Мир окружающий для вас закончился, а вы — для мира. По телефону бы позвонить — да уж и номеров ни у кого не осталось, и адресов ничьих не помните. Вот и не стало вокруг вас людей. Газету бы купить — да там вчерашние новости все, и не о том, к тому же. Мертвые новости, не живые. Вот и привычного мира вокруг вас нет. И сами вы натурально как будто умерли. Вы сюда бежите — вам отвечают: не извольте беспокоиться, милостивый государь, это у нас ошибка, сию минуту исправим. И раз — снова вас обратно к жизни подключили. И все про вас вспомнили, снова в гости зовут. А могут и не подключить. Я вот уже месяц пороги обиваю, а меня всё не починят. Сию минуту, говорят, подождите. А толку нет.

— И что же, вы думаете, они специально? — заинтересовался Зубатов.

— А то! — усмехнулся безумец.

— Зачем же?

— А это у них такой социальный эксперимент. Смотрят, крепко ли люди к ним в зависимость попали и как без них жить будут. Я в социальных экспериментах понимаю, сам у доктора Бехтерева лечился! Каждую неделю кого-нибудь отключают и следят за ним: то ли повесится, то ли с ума сойдет, то ли обычной жизнью заживет. Я-то вот сошел. А за мной следят. Вон то горохово пальто, я его каждый день вижу, куда бы ни пошел.

Безумец ткнул пальцем в толпу. Зубатов обернулся. В толпе стоял человек и смотрел на них. Разумеется, профессиональный филёр никогда бы не позволил дать себя заметить, но не все же филёры профессиональны! Хотя, скорее всего, это был бред больного человека.

— Так что если и вас вычеркнули, то можете сюда не ходить, они обратно не подключат. Ну, а если сломалось что-то, то починят. Когда через 3 дня не заработает — можете к нам приходить.

— К кому?

— К нам… кто номера ЭМАСа не имеет. К безномерным то есть.

Не в добрый час рабочий Путиловского завода Егор Хрулёв, поддавшись моде, открыл в ЭМАСе свой собственный бюллетень. Бюллетени были у Вани из 2-го литейного цеха и Макара, вместе с Егором работавшего в трубочном. Да и много еще у кого. Ванин пользовался наибольшей популярностью — всего за несколько недель у него образовалось больше ста читателей, главным образом парни из цеха и все, жившие в их бараке за Нарвской заставой. В том числе с десяток барышень. В своем бюллетене Ваня публиковал похабные стишки собственного сочинения, и тем объяснялся его успех. Макар же рассылал новости: каждое утро он покупал «Газету-Копейку» и сначала по дороге на завод, а потом в обеденный перерыв бежал к будке публичного аппарата ЭМАС, стоявшей на Петергофском шоссе у заводской проходной, чтобы передать сообщения в своем бюллетене. Но не просто передать: что-то Макар додумывал, «для интересу», как он говорил, а где-то и вовсе перевирал от начала до конца. Получалось любопытно. То как ломовик, перевозивший вещи одного доктора с Гороховой в новую квартиру, на Садовую, спьяну опрокинул воз и из раскрывшегося сундука вывалился иссохший труп докторовой жены, которую он объявил пропавшей десять лет назад, а сам убил и всё время держал при себе. То как трамвай старухе голову отрезал. А то — что у императрицы теперь вместо Распутина новый конфидент: выписанный из Германии через Швецию колдун, склоняющий её к обращению обратно в лютеранскую веру. Егор одно время даже был подписчиком этого бюллетеня, да потом бросил: что на небылицы время тратить, да еще и число читателей Макару собой увеличивать?

Егор не хотел подражать ни тому, ни другому. Он хотел рассказывать, как смешно и нелепо устроен мир. Как странно смотрятся на одной газетной странице рядом объявления о высылке французских открыток в закрытом конверте на указанный адрес за три почтовые марки и о книге заклятий на розыск погибших и пропавших без вести, которую вышлют за две. И с какою тоской будут вспоминать свои сегодняшние жалобы на дороговизну ситного те, кто завтра попадут на фронт. И не стали ли уже паровозы, проносящиеся по эстакадам в несколько уровней над улицами, более важными жителями города, чем сами люди, которые столько труда прикладывают, чтобы обеспечить им удобное скольжение по рельсам в небесах? Обо всём этом писал Егор в своем бюллетене, но имел всего 8 читателей.

Тогда он стал писать на политические темы — про социалистов и борьбу рабочих за свои права. Это, казалось Егору, одновременно и умно, и затрагивает чувства большого числа людей. Читателей прибавилось, но незначительно: их стало 14. Он читал бюллетени видных социалистов и находил, что они ничуть не умнее его, но, однако ж, насчитывали десятки тысяч читателей.

Егор рекламировал свой бюллетень как мог. «Всякий, кому интересны новейшие события политической жизни рабочего класса, могут найти их описания в бюллетене № 45842849», — писал он химическим карандашом на клочках бумаги и рассовывал всюду, где, по его мнению, могли встретиться будущие читатели. В щелях деревянных рабочих бараков у себя за Нарвской заставой, у Народного дома на Обводном канале и в станционных ретирадниках на Балтийском и Варшавском вокзалах. Он даже рассылал по случайным абонентским номерам приглашения читать его бюллетень, хоть и знал, что подобного рода «досаждающая реклама от лиц, абоненту лично незнакомых» категорически запрещена правилами ЭМАСа.

— Ты, Егорка, пиши, как Ваня из литейного: про титьки, ну, или, хи-хи, сам понимаешь… — говорила чернявая Маша, которой он жаловался на непонимание всего окружающего мира. — Не смотри, что мы, барышни, такие стеснительные, это только на публику, а так-то нам знаешь как нравится…

— А разве про то, как странно устроен наш мир, не нравится? — удивлялся он.

— Нравится, и про это нравится, — покорно соглашалась Маша.

Но читательницей Ванькиного бюллетеня она была, а Егорова — нет.

Кто-то посоветовал Егору обратиться к мастерам, которые могли помочь не только разослать приглашение читать бюллетень другим абонентам, но и даже встроить его электрограмму в бюллетени других. Однако цены они заламывали совершенно бессовестные, от 100 рублей, то есть больше всей Егоровой месячной получки. И он ушел от них несолоно хлебавши.

Жизнь больно резала его по сердцу. На празднике в Екатерингофском парке, отданном на откуп рабочим, а потому не очень чистом, но родном, он видел, как не только знакомые девки вились вокруг Ваньки, но и даже незнакомые, с Обводного канала и Лейхтенбергской улицы, от Калинкинского завода подходили со словами, что-де читают его бюллетень и приходят от него в восторг. А Иван расцветал и обещал писать больше.