Антон Мухин - ЭМАС

Начало XX века, как и его конец, стало временем, когда новые технологии врывались в повседневную жизнь и переворачивали ее. И еще — уже в отличие — это было время общественного кипения. Сектанты, террористы, поэты и безумные изобретатели меняли кровь мира так же, как бензин и электричество. И еще — мир меняла война, в которой, не в пример всем предшествующим войнам, воевали не цари и армии, а народы. Потом ее участник, немецкий генерал Людендорф, назовет такие войны «тотальными».

Это фон, на котором в Петрограде развиваются события «ЭМАСа». ЭМАС — социальная сеть, электромеханический адресный стол, созданный на базе телеграфа и механических компьютеров-табуляторов, появившихся в России во время всеобщей переписи 1897 года. Как и всякая соцсеть, она стремится установить полный контроль над своими абонентами. И лишь отверженные, прячущиеся на старообрядческом Громовском кладбище за Варшавской железной дорогой, подозревают, что абонентский номер — и есть предсказанное число зверя. Но не они одни восстанут против ЭМАСа.

Facebook уже банил вас за какой-нибудь неправильный, с его точки зрения, пост? Тогда вы знаете, что помимо законов, издаваемых национальными парламентами, есть законы, издаваемые машинами. Они не такие суровые, как государственные? Подождите, это только начало.

Стоило возвращаться в Петроград, чтобы поселиться на грязном Обводном канале напротив Главного газового завода, в огромной сырой квартире, слышать постоянный грохот поездов по эстакаде и сквозь утренний сон — уныло пронзительные фабричные гудки? Но есть ли место лучше, если после всего неслучившегося единственная возможная форма существования — раствориться в этом склизком петроградском воздухе, где невозможность жить ощущается не так остро. Где так легко сымитировать жизнь среди всех остальных, тоже ее имитирующих. И не опасаться при этом обмануться, поверив в подлинность.

Затрещал звонок аппарата ЭМАСа, и из черного эбонитового корпуса на латунных ножках поползла телеграфная лента. Гога с Лялей сообщали, что теперь живут на даче в Мартышкино и звали запросто, без приглашения приезжать в гости. Зубатов посмотрел предыдущие электрограммы, змеей скрутившиеся на столе и продолжавшиеся на полу. Анисимов по-мальчишески задорно уведомлял всех своих знакомых, что отправляется на английском пароходе из Архангельска в Лондон и, если не попадется, как лорд Китченер, немецким субмаринам, вернется в Петроград к Успению. В магазине Фока появились новые книги по естественным наукам с точным математическим расчетом полета на астроплане к Луне. Гучков уведомлял господ читателей, что правительство готовится разделить галицийские земли на несколько губерний, но он считает в высшей степени самонадеянным выводить территории из-под власти военной администрации, поскольку угроза немецкого наступления далеко не миновала. Несколько знакомых прислали новое стихотворение Зинкевича про повешенного террориста:

Зубатов не стал читать, поморщился, скомкал ленты и бросил в корзину.

У двери позвонили, и Фёдор скользнул в коридор, чтобы встретить гостя, проводить его к хозяину и потом всё время неслышно стоять за спиной, следя за руками. Барышни всегда очень быстро вынимают револьверы, с ними надо быть особенно внимательными. Хотя уже сразу, по одному только внешнему виду, цвету лица и блеску глаз Фёдор мог почувствовать опасность. Поэтому в передней вкручена была особенно яркая лампа накаливания.

— Серёжа, здравствуй.

Лиза Шауб родилась, чтобы быть примой Мариинского театра, легко завоевывать сердца мужчин высшего света и в конце концов стать морганатической супругой кого-нибудь из Романовых. Однако природа дала ей короткие ноги и формы несколько более округлые, чем допускали в балете императорских театров. Но эти недостатки Шауб компенсировала умом, темпераментом и внешностью, хотя не позволявшей назвать её красивой в строгом смысле этого слова, но сводившей с ума всякого, кого она только хотела.

Зубатов познакомился с ней почти сразу, как был переведен из Московского охранного отделения в Петербург руководить Особым отделом Департамента полиции. Он подозревал, что через её посредство эсеры готовили покушение на великого князя Николая Николаевича, любовницей которого состояла Лиза. Её же, видимо, заинтересовал человек, в чьих руках было управление всей тайной полицией империи, так не походивший на тот образ, который рисовала фантазия. Не было в нем ничего ни от эстета с каменным сердцем, легко и равнодушно передвигающего фигуры по шахматной доске, ни от бывалого сыщика в засаленном воротничке, который в самой гуще преступников чувствует себя уверенней, чем в собственном начальственном кабинете. Больше всего Зубатов походил на средней руки биржевого торговца и одевался на одну йоту более небрежно, чем то позволяла должность. Был флегматичен и подчеркнуто вежлив, но не пытался спрятать в глазах иронию. Очень молод для своей должности, что свидетельствовало о выдающихся способностях либо выдающихся родственниках.

В действительности Шауб не занималась политикой, поэтому их интерес друг к другу оказался бескорыстным. Они быстро сблизились, но быстро и расстались. Когда Зубатова высылали из Петербурга, Шауб уверенно шла к тому, чтобы женить на себе князя Багратиона. С тех пор они не виделись.

— Ты… здесь живешь?

— Да. Тебя это удивляет?

— На самом деле нет. Ты никогда не стремился к роскоши.

— Пенсия надворного советника, тем более закончившего свою карьеру высылкой, не предполагает широкой жизни. Впрочем, да, мне здесь нравится. Прекрасное место для тех, кого выбросили из жизни и кто не хочет возвращаться. А у тебя дом где-нибудь на Морской?

Шауб усмехнулась:

— На Дворцовой набережной.

— Рад, что я в тебе не ошибся.

— Почему ты не хочешь возвращаться?

— Мне не с чем возвращаться. Кроме того, меня и не зовут. А зачем ты пришла? Надеюсь, не для того, чтобы попросить меня что-то расследовать?

— Именно.

— Извини, я не хочу.

— Помнишь, когда в кинематографе «Пикадилли» в тебя стреляли, а попали в меня, ты говорил, что теперь мой должник?

— Тебе всего лишь руку поцарапали, — усмехнулся Зубатов.

— Так и просьба у меня несложная. Несложная для тебя.

— Хорошо.

Шауб торжествующе улыбнулась и вытащила из сумочки несколько карточек с наклеенными на них лентами электрограмм. Так делали, когда хотели сохранить корреспонденцию. Многие, кто раньше вел дневники, теперь завели большие альбомы, куда вклеивали все сообщения — и свои, и чужие, подписывали дату и время, вкладывали фотографические карточки.