Андрей Столяров - Аркадия

Не понимал я этого, абсолютно не понимал. А кроме того, меня, как и многих, возмущало их чудовищное себялюбие, их откровенный, непрошибаемый эгоизм. Эразм уже давно подсчитал, что после шестидесяти пяти лет лечить человека становится намного дороже, чем вырастить в Инкубаторе нового. Содержать престарелых отказников — значит, бессмысленно расходовать наши ресурсы, которые и без того ограничены. Надо же думать не об отдельных людях, но обо всех.

Об Аркадии.

О человечестве в целом.

Так я тогда полагал.

Отказники, между тем, отреагировали на наше внезапное появление: зашевелились, начали без единого слова, правда, покряхтывая и постанывая, подниматься с земли, повытаскивали из-под себя заскорузлые рюкзаки и мешки, побросали туда свои ложки, кружки, какое-то засаленное тряпье и в молчании, даже не затушив костерок, потянулись к выходу — жалкие, непохожие на людей существа, в невообразимых лохмотьях, сквозь которые проглядывали струпья немытых тел. Запах от них исходил такой, что девчонки закашлялись, а я сам задержал дыхание, боясь, что меня стошнит. В нашу сторону никто не глянул. Лишь один, самый последний, чуть повернул ко мне голову, и сквозь морщинистые дряблые веки его блеснула слёзная искра глаз.

Меня словно ударило.

Я остолбенел.

А потом закашлялся, как девчонки, чуть ли не выворачивая желудок наружу.

— Кошмар, — прогундосила Нолла, демонстративно зажавшая нос. И подтолкнула меня. — Ты нам тут загораживаешь… Давай!.. Проходи!..

— Это учитель Каннело, — выдавил я.

— Какой учитель?

— Он преподавал у нас в старших классах.

— Ну так и что? — Нолла чуть подтолкнула меня вперёд.

— Говорю: он у нас в школе преподавал.

— Ну так и что? — Она опять меня подтолкнула.

Я посторонился, чтобы её пропустить.

Последний отказник скрылся в дверях.

Смрад выедал глаза.

Мне было не по себе.

Нолла протиснулась мимо меня.

Обернулась:

— Так ты идёшь?

— Иду, — сказал я.

Раффан умирает утром, когда край солнца уже выныривает из-за верхушек деревьев. Точного времени Дим назвать бы не мог: он за ним не следит. Да и никто не следит. Они все сидят вокруг тела, наполовину прикрытого плащевой накидкой, и в смятении наблюдают, как Раффан судорожно и неровно дышит. Каждый вдох-выдох превращается у него в горловой мокрый всхлип, прорывающийся из груди, надуваются и лопаются на губах мутные пузыри. Леда скармливает ему почти треть имеющихся таблеток, поддерживает рукой голову, чтобы он их запил. Это не помогает. Повязки на горле и на бедре Раффана зловеще окрашиваются в багровую мокроту. Остановить кровотечение не удаётся.

— Ну, сделай хоть что-нибудь, — часто-часто моргая, умоляет Семекка.

Леда с холодным раздражением отвечает:

— А что я могу? У меня весь опыт — из книг. Я ни разу в жизни не видела ни одного раненого, ни одного больного…

Это справедливое замечание. В Аркадии никто никогда не болеет. Эразм через чипы непрерывно отслеживает состояние каждого гражданина и, если требуется, вводит в его рацион необходимые фармацевтические добавки.

Болезни не излечиваются, а предотвращаются.

Так что знания у Леды — чисто теоретические.

Ещё слава Богу, что есть хоть такие.

День сегодня солнечный, слегка знойный, воздух над нагретой землёй немного дрожит. Пахнет хвоей, смолой, на накидку присаживается бабочка с жёлтыми крыльями и при первом же вздохе Раффана испуганно вспархивает.

Раффан открывает глаза:

— Не надо ждать, уходите, — шепчет он еле слышно. — Смерть — неприглядна… неряшлива… Вам ни к чему это видеть. — Затуманенный взгляд его обращается к Леде. — Там, в аптечке, есть упаковка с такими чёрненькими таблетками, посередине — красный кружок… Дайте мне три штуки и уходите…

— Мы не оставим вас, — тем же раздражённым голосом говорит Леда.

И Дим вдруг догадывается, что её раздражение — это попытка скрыть свою ужасающую беспомощность. Беспомощность и растерянность, охватывающие сейчас их всех.

Как они теперь без Раффана?

Губы у того вновь шевелятся.

— А где эти?..

Дим невольно оглядывается. Волк, который во время схватки вцепился в Раффана, покоится у кустов грудой мятого меха, пасть приоткрыта, высовывается из него тряпка розового языка, земля вокруг потемнела от крови, и уже копошится на ней поблескивающая бахрома насекомых.

— Они ушли, — говорит Леда.

Это, вероятно, не так, но что ещё она может сказать?

— Наклонись…

Леда приникает к нему, и Раффан что-то шепчет ей на ухо минуту-другую.

Потом голова его безвольно откидывается на бок.

Леда медленно выпрямляется:

— Всё…

Они довольно долго молчат. Звенит жаркая тишина, никто не знает, что делать. Вроде бы умершего положено похоронить, но им кажется дикостью закапывать человека в землю. Поэтому они наваливают на тело ветки и присыпают листьями, собранными на опушке. Семекка кладёт сверху сорванный поблизости невзрачный белый цветок.

Во время этой мучительной процедуры Дим тихо спрашивает у Леды:

— Что он тебе сказал?

А Леда также тихо обрывает его:

— Потом, потом… — первая подхватывает свой рюкзак. — Надо идти…

И тут Барат, стоящий поодаль, делает шаг вперед:

— Нет.

— Что значит «нет»?

Голос Леды режет воздух как сталь.

— Нет — это значит «нет». — У Барата дёргается раненая щека, выскальзывает из-под пластыря капелька крови и сбегает по подбородку.

— Не поняла…

Тут шаг вперёд делает Сефа:

— Мы — возвращаемся.

Застывают, не успев встать с земли, Семекка и Петер. Дим осторожно нащупывает приклад ружья, висящего на плече.

— Спокойно, — говорит Сефа. Её собственное ружьё коротким стволом уже нацелено Диму в живот. — Стойте, где стоите, не шевелитесь. Мы не хотим никому навредить. Мы — просто уйдём…

Дим замирает под взглядом металлического зрачка. Ему кажется, что это всё происходит не наяву, а во сне.

Как же так?..

До этого они целый день идут сквозь мшистое редколесье, само по себе безопасное, даже приветливое, лёгкое для ходьбы. И всё было бы ничего, если бы не одно обстоятельство. Кустарника и деревьев тут немного, а потому, стоит оглянуться назад, и становятся заметны пять-шесть серых теней, скользящих в траве. Держатся они на почтительном расстоянии, и всё же упорство, с которым волки преследуют их, отзывается вибрацией в каждом нерве. Группа невольно ускоряет шаги. А это сразу же сказывается: усиленной тяжестью начинают давить рюкзаки, пот, просачивающийся со лба, щиплет глаза. Особенно нелегко приходится Петеру: он помимо припасов несёт ещё и портативный сканнер с блоком питания. Эразм считает, что если в Гелиосе удастся подключить этот сканнер к сети, то можно будет определить локализацию электронного мозга. Вообще — выявить тамошнее распределение энергопотоков, это сильно облегчило бы их задачу.