Тимур Максютов - Чешуя ангела [litres]

– Ну да, этот немножко чуть-чуть совсем не такой, как остальные трое. Ну ничего, перерастёт.

– Это кукушонок, несомненно! Где ты шлялся, когда я поручила тебе гнездо? Опять летал к этой расфуфыренной горлице?

– Ну что ты, я ни на секунду не отлучался.

– Позор, нам подкинули чужого! Какой он страшный! У него нет ног.

– Ничего, отрастут.

– И крыльев!

– Займусь с ним физкультурой, разовьются.

– И перьев!

– Наверное, ему не хватает кальция в организме. Выкормим, всё будет хорошо.

Папа-голубь делал вид, что любит всех одинаково, чтобы никто из птенцов не вырос эгоистом, но потихоньку подкладывал уродцу самые вкусные кусочки и украдкой гладил по расплющенной голове чаще, чем других.

– Остальные дети как дети, чирикают, а этот шипит, – ворчала голубица. – Всё-таки признайся, что нагулял его с горлицей.

Папа-голубь шептал:

– Милая, говори потише, ты воспитаешь в ребёнке комплекс неполноценности.

– Разумеется, – ядовито отвечала голубица. – Откуда ещё взяться комплексу неполноценности, только от матери-ехидны. Не от того же, что без ног, крыльев и перьев. Ещё и язык раздвоенный, вылитый папаша!

– Я догадалась! – обрадовалась Настя. – Если язык раздвоенный и птенчик без ножек, значит, змеёныш.

– Вот видишь, какая ты умница! Да, так оно и было.

– Интересно, как змеиное яйцо попало в гнездо к голубям?

– Не знаю.

– Папа-голубь молодец, что защищает сыночка, родители всегда должны защищать, обнимать и жалеть, даже если дети иногда разбивают любимую мамину вазу, совсем нечаянно.

– Несомненно.

– Интересно, что же будет дальше? Скоро птенцы подрастут и научатся летать, а змеёныш останется в гнезде, совсем один, ведь у него нет крылышек. Эта сказка с печальным концом?

– Не знаю, – честно признался я. – Видишь ли, я ещё не успел придумать финал. У меня катастрофически не хватает практики. Давай ты заснёшь, а я пока придумаю продолжение.

– Договорились. Я совсем немножко посплю, что-то глаза слипаются. А когда проснусь, моя мама уже вернётся, а ты додумаешь сказку. Спокойной ночи!

– Приятных снов!

Я выключил свет, подоткнул одеяло. Подождал, когда девочка заснёт, подошёл к двери. Настя пробормотала:

– Я знаю, он тоже полетит, потому что не змеёныш, а драконёнок, маленький такой дракон, детёныш.

– Дракончик?

– Ага. Ведь у некоторых драконов бывают крылья, просто не сразу вырастают. Но папа-голубь обязательно поможет, ведь он любит сыночка. Да?

– Да. Крыльев без любви не бывает.

Город, осень

Я сидел на крохотной кухне, похожей на запасники провинциального краеведческого музея, обставленной старой мебелью и заваленной всем подряд: коробочками из-под лапши, бумажными японскими веерами, куклами с боевой индейской раскраской, книжками, между страниц которых были заложены кухонные ножи… Воронёнок уселся на спинку стула и посматривал на меня строго, следя, чтобы я ничего не трогал руками в экспозиции, словно воронёнок был смотрителем этого музея. Особенно мне понравились два экспоната: ажурный чулок, свисающий с дверцы шкафа, от него я деликатно отвернулся, и чашка с синей розой; я смотрел, на неё, вспоминая бабушку, а потом – страшного человека с жёлтой лысиной, глотающего спирт; последнее воспоминание заставило остановиться, закаменеть сердце, чего давно не было.

Быть может, слух мой обострился, а может, звукоизоляция в этих «кораблях» дырявая: я слышал, как урчит кишечник водопровода, возится голубь на узком жестяном карнизе, как сопит в своей комнате девочка по имени Настя, и мне было уютно от этих банальных звуков чужого дома; заскрипел лифт, словно жаловался, что его разбудили в такую рань и заставили карабкаться на восьмой этаж. Завизжали створки, на гулкой лестничной площадке зазвенели два женских голоса:

– …рано ещё, блогеры люди творческие, до полудня не встают. Не психуй раньше времени, запустим поиск, будут результаты уже завтра.

– Завтра поздно, как ты не понимаешь. Куда девались ключи?

– Может, даже сегодня вечером. Говорю, у ребят только в городе сотни тысяч подписчиков, социальные сети – великая сила.

– Помойка, а не сила. Огромная такая помойка, крысы у голубей таскают огрызки, вороны гоняют кошек, чайки кричат, как потерпевшие. Да где же ключи!

Я иду к двери, поворачиваю тугой кругляш замка, открываю.

Красивая женщина с высокой разваливающейся причёской смотрит на меня и открывает рот, готовясь закричать.

– Не переживайте, с Настей всё в порядке, она спит.

Елизавета – её зовут Елизавета, помощница Игоря Дьякова, откуда она здесь? – отшвыривает меня к стене и бежит к двери детской комнаты. Вторая, одетая гораздо практичнее, выхватывает из кармана чёрную коробочку; коробочка зло трещит и плюётся искрами, я едва успеваю отскочить.

– Стой, где стоишь! Полиция! – кричит девушка с коротким изумрудным ёжиком. Где я видел этот газончик?

– Не надо полицию, я не сделал ничего плохого, меня Настя привела. Я Конрад.

Из комнаты выходит Елизавета, говорит:

– Не орите, ребёнка разбудите.

Девочка с зелёными волосами прячет злую коробочку, смеётся:

– Видишь, Елизавета, а ты не веришь в силу социальных сетей. Посты ещё не размещены, а Конрад уже найден. Я Белка, впрочем, мы знакомы. У нас к вам дело, Анатолий Ильич…

Особняк Акселя, осень

– Европа хитра, изворотлива, ей уже не раз удавалось ускользнуть от нашествия; так искушённый в интригах французский борец, смазавшись оливковым маслом, избегает поражения в схватке с русским природным богатырём, не даёт прижать тонкие лопатки к пыльному ковру.

Всё шло в ход – подкупы, интриги, яд и обман. Тысяча девятьсот тридцать шестой: армады лучших в мире бомбардировщиков, десятки тысяч стальных коней-танков, сплочённая орда и вождь-азиат; о чём ещё мечтать?

Дрожал пижонистый Париж, замерла в ужасе красавица Варшава, надменный Лондон испуганно вглядывался в туман над Каналом, Берлин – ещё в картонных, а не стальных доспехах – только начал восхождение к силе; всё было готово к нашему победному походу, к восстановлению Imperius Magnum. Но – не вышло. Упустили момент, перекипели, как кастрюля на плите нерадивой хозяйки, и вся сила, вся жажда крови не выплеснулись, как должны были, наружу, нет! Железный зверь, окрашенный алым светом Востока, не получил возможность рвать врага за пределом рубежей – и обратился внутрь, на самого себя, свихнулся в самопожирании. Возможно потому, что не явился ещё Дракон, он придёт на несколько лет позже, юный, слабый, не понимающий себя и своей силы, растущий. В сорок пятом вместо Рима и Стокгольма, вместо бискайских берегов и гибралтарской скалы получили объедки, остановились даже не на половине – на трети пути. Потом были ещё попытки, но теперь на пути возникали новые препятствия, и главное из них – Конрад! Конрад, который должен был стать рядом, слиться со мной, удесятерить мои силы – но он, наоборот, ломал всё мной созданное, портил заготовки, появлялся всегда не вовремя. Синайский кризис, Кубинский кризис, происшествие на пункте «Фокстрот» – несть числа. Его наивное человеколюбие, глупое стремление избежать неизбежного…