Тимур Максютов - Чешуя ангела [litres]

– Одежду снять – легко, было бы с кем, – хохотал танкист.

Дворник с редкой бородёнкой приволок пылающий медными боками самовар. Приглашал:

– Щай, пожалуйста.

Черноволосая девушка в ситцевом платье вальсировала с черноусым щёголем в гимнастёрке и синих галифе – под музыку, которую слышали только они.

Подъехал грузовик, уставленный мощными колонками, откинул борта; знаменитый рэпер встал за пульт, начал:

Синеглазый мальчик с волосами белыми и мягкими, как тополиный пух, сидел на поребрике, вертел головой, словно не понимал, как сюда попал. Подошла девочка с воронёнком на плече, сказала:

– Чего скучаешь? Пойдём, я тебе тополь покажу, он совсем старый, но крепкий, до неба вырос.

– А меня возьмёте? – спросил скуластый мальчишка в лохмотьях.

– Возьмём, только верёвку с шеи сними.

Город строил баррикады, братался с нацгвардейцами, ел гречу с курой, целовался, скачивал курсовики, отдавал и принимал швартовы, смывал копоть с ангела на Дворцовой.

А над Городом парил планер с белыми бумажными крыльями.

«Зачем их стригут наголо? Не разберёшь, где мальчик, где девочка».

Он старался смотреть поверх стриженых макушек. Лишь бы не видеть эти пустые глаза. Дети глядели внутрь себя. А там, внутри…

Молчание становилось нелепым. Пора было начинать. Сжал кулаки, поднялся.

– Итак, дети… – голос вдруг подвёл, соскользнул в фальцет.

Покраснел. Схватил стакан, застучал зубами о край. Начал снова:

– Итак, дети, я психолог. Я здесь, чтобы помочь вам избавиться от кошмаров и воспоминаний. Есть такой способ – «визуализация страданий». Надо нарисовать то, что вас мучает. Подробно.

Чернявый (или чернявая?), с разорванным и небрежно зашитым ртом, что-то спросил, брызгая слюной. Психолог смотрел на лопающиеся пузыри – и не мог разобрать ни слова.

– Простите?

Чернявый повторил, помогая руками. Взрослый беспомощно поморщился. Белоголовый мальчик за передней партой объяснил:

– Он спрашивает: и что, после этого мы всё забудем? Ну, как нарисуем.

– Наверное, нет, – растерянно пробормотал психолог. – Но зато…

Чернявый пробулькал что-то обидное, встал и пошёл на выход. За ним потянулись остальные – на костылях и своих двоих, с повязками и без. Класс опустел.

Белоголовый за передней партой поднял руку:

– Я плохо умею рисовать ручкой, а красок тут нет. Можно, я напишу?

Психолог смотрел на закрывшуюся за ушедшими дверь. Машинально достал сигарету, начал разминать дрожащими пальцами. Ответил не сразу.

– Что? Да-да, конечно.

Мальчик кивнул.

Наклонился над чистым листом и начал:

1. Мама. Наверное, осколком.

2. Бабушка. Увезли, и всё.

3. Папа. Не знаю.

Солнце жгло, как зенитный прожектор. Щупало небо, ища бомбардировщики – и не находило.

19. Сосед Антон Григорьевич из семнадцатой. В очереди за хлебом.

20. Варечка из второй парадной. Ушла за водой.

Психолог высыпал сигареты на стол и стряхивал пепел в пустую пачку.

194. Солдат с оторванной челюстью на дороге.

195–197? Медсёстры – три или пять, там перемешалось, не сосчитать. Бомба попала в санитарный автобус.

Белоголовый сбился. Не стал пересчитывать, заменил цифры звёздочками.

* Девочка на железнодорожной станции. Умерла, когда ела суп.

* Профессор в чёрном пальто. Не вышел из трамвая на конечной.

Звёзд становилось всё больше. Они собирались в созвездия и галактики: каждая звёздочка – обитаемая.

* Старик из провинции Панджшер. Противопехотная мина.

* Учительница из Герата. Беспилотник.

Давно иссякли чернила. Давно сточилось перо.

* Бородатый из Славянска. Снайпер.

* Танкист из Ужгорода. Гранатомёт.

* Мальчик из Пальмиры. Миномётный обстрел.

Солнце выгорело, погасло. Инерция Большого Взрыва исчерпалась, фотоны потянулись обратно, в исходную точку.

А список всё не кончался.