Павел Гигаури - Соб@чий глюк [litres]

– Ты кто? Анубис? – спросил я, понимая отлично, что это не Анубис.

– Нет, я не Анубис. И ты это знаешь, – очень спокойно сказал незнакомец с собачьей головой. – Я Христофор.

– Как Колумб?

– Это Колумб как я, – совсем просто ответил Христофор.

Христофор снял ладонь с моей головы, и мне стало страшно, что боль вернется и опять начнет меня мучить.

– Не бойся, боль не вернется, – успокоил меня Христофор.

– А почему у тебя собачья голова? – тихо спросил я.

– Тебя это смущает? – спросил Христофор и сложил свои человеческие руки на животе.

– Это странно. Когда я видел Анубиса, то странно не было, а с тобой это странно. Анубис больше собака, а ты человек.

– Я был собакой, меня замучили злые люди. Я их простил и стал человеком. А с головой собаки я иногда появляюсь перед людьми как напоминание.

– Напоминание о чем? – переспросил я.

– О зле, которое люди могут сделать, и о добре, которое долговечней, чем зло, – пояснил Христофор. – Ты, Артемий, все сделал правильно. Ты молодец, Дедушка в тебя верил неспроста. Продолжай в том же духе.

– Я что, правда спас человечество? Как Супермен или кто там еще? Человек-паук?

– Ты не дал собакам достичь абсолютного царствования членовеков. А это уже очень много, – объяснил Христофор. – Ты не можешь быть в ответе за весь мир, но ты можешь быть в ответе за себя и свою собаку, которая в тебе.

– А как мне отвечать за собаку во мне? – не понял я.

– Ты отлично знаешь, что собаки очень нахальные. Они постоянно на тебя напирают, ты это знаешь по своему Собакину. Они постоянно давят на тебя, ты им пядь уступил, они ее захватили, и опять напирают, ты опять уступишь, а они опять продолжают свое. Собака должна знать свое место, ее надо держать в любви и строгости, а иначе они тебе на шею сядут. И любая собака, снаружи или изнутри, подчиняется человеку. Человек сильней, но он должен проявить силу, иначе собака одолеет.

– А как же собачий глюк? – спросил я. – Это же болезнь, люди пачками становятся киноцефалами, превращаются в членовеков, и как с этим бороться?

– Люди научились бороться с чумой, сифилисом, триппером, СПИДом – научатся и собачий глюк лечить. Ведь дело не в лечении, а в профилактике, – успокоил меня Христофор.

Мы оба замолчали. Я боялся что-то подумать, потому что Христофор тут же это услышал бы.

– Не бойся, думай что хочешь, мысли удерживать в себе вредно, им нужно давать выход, иначе человек перестанет быть самим собой и серьезно заболеет. Нужно быть честным перед самим собой, тогда будешь честным со всеми. Человеческая мысль, если не имеет выхода, плесневеет, тухнет и превращается в трупный яд, который отравляет человека изнутри.

– Я просто не знал, о чем подумать. Сразу столько всего на меня навалилось, что трудно осознать, что к чему, – попытался оправдаться я.

– Я понимаю. Заговорились мы с тобой. Надо мне двигаться, тебе еще выспаться надо, и у меня много дел, – вздохнул Христофор.

Он посмотрел на меня своими человечьими глазами, которые не очень вязались с собачьей головой, шерстью, стоящими ушами и вытянутой мордой с черным кожаным носом.

– Подожди, не уходи. С тобой хорошо, как с Дедушкой, – попросил я.

– А ты Дедушку навести, – посоветовал Христофор, – он за тебя очень переживал.

– Обязательно по весне поедем со Светкой. Обязательно. Он мне столько всего рассказал про моих предков, что так все не запомнить. Надо будет записать, чтобы не забыть. И хочется еще что-нибудь узнать, – грустно сказал я, предчувствуя расставание с Христофором.

– Дедушка тебе рассказал про отцовских прародителей, а вот тебе на прощание от меня о роде твоей матери. Какая была ее девичья фамилия?

Я напряг память, но понял, что там ничего не хранится – этой информации просто никогда не было.

– Я не знаю, – честно признался я.

– А зря. Ее фамилия до замужества была Собакина! Она из древнего боярского рода Собакиных. Марфа Собакина, ее прапрапрародственница была женой Ивана Грозного, – с легкой усмешкой в голосе сообщил мне Христофор.

– Не может быть! – вскрикнул я.

– Артем, ты что? Что с тобой? Тебе плохо?

Я открыл глаза. Надо мной склонилась Светка, ее волосы тянулись ко мне, как руки ребенка, беспомощно и неуклюже.

– Ты что? – спросил я.

– Я ничего. Ты во сне крикнул. Я испугалась. Как твоя голова?

– Голова не болит, глаз не колет. Я выздоровел. Или совсем заболел. Утром увидим.

Утро вошло в дом беззвучно, тихонечко открыв дверь в квартиру своим ключом, и воцарилось в комнате мягким молочным светом еще до того, как я открыл глаза. А когда я открыл глаза, свет наступающего дня лился через окно, пытаясь установить световое равновесие между нашей квартирой и окружающим миром.

Я попробовал мысленно ощутить свое тело, но оно было в состоянии такого равновесия, что я его не чувствовал. Но я чувствовал Светкино тело, привалившееся ко мне справа: ее руку на моей груди, ее мягкую грудь на ребрах, ее живот и бедро вдоль моего бедра, ее ноги вдоль моих ног. Ее тело определяло мой контур в пространстве. Я понял: чтобы мне почувствовать свое тело, надо пошевелиться, просто сделать какое-то движение, и тогда ощущение тела вернется. А потом задумался: стоит ли шевелиться сейчас, когда я чувствую, что я совсем невесомый, а спящая Светка так близко, и я чувствую ее дыхание на себе, и это размеренное дыхание передается мне. Но организм проснулся и сам пришел в движение.

– Доброе утро, – услышал я тихий Светкин голос совсем рядом.

– Доброе, – отозвался я.

– Как ты себя чувствуешь? Как голова? – тихо спросила Светка.

– Ни себя, ни голову я не чувствую. Чувствую только твое голое тело вдоль себя, – попытался я объяснить происходящее.

– Это хорошо?

– Прижмись ко мне ближе… еще ближе… еще ближе… ближе…

– Светка, я приготовлю тебе завтрак!

– Ты хочешь меня отравить?

– Красавица, ти зачэм так говоришь? Ти мнэ не веришь?

– Артем, ты никогда, я говорю, никогда в жизни ничего не готовил!

– Ты не веришь в мои намерения или мое умение? – строго спросил я.

– Умение. Если ты не знаешь как, никогда не пробовал, а потом приготовишь что-то, то лучше это проверить на ком-то другом, например на твоей мамаше, – сказала Светка почти серьезно.

– Ты не права сразу по трем пунктам! Во-первых: дремучая женщина, в двадцать первом веке есть Интернет, и я могу найти любой рецепт, причем на видео, где мне покажут шаг за шагом, как приготовить жареного слона, или лопатку крокодила, или что я пожелаю. Во-вторых: когда муж порывается после очень полового танго приготовить жене завтрак, приплетать его мать к данной ситуации аморально и граничит с извращением. И в-третьих: на хрена ты вообще ее вспомнила? Накликаешь!