Анна Семироль - Игрушки дома Баллантайн [litres]

– Прислушайся, – просит Элизабет.

Брендон поднимает голову, замирает. Тихо. Лишь тикают в прихожей старинные часы и шелестит на ветру листва миндального дерева за окном.

«Тишина».

– Именно. Ева спит, последние дни она ложится сразу, как поужинает. Это нормально? Сибил и Уильям еще не собрались ко сну, они сидят и читают. Не шумят, не бегают по лестнице, не устраивают погром и беспорядок. А когда они только приехали, вспомни, какой гам стоял в доме. Сейчас эти трое напоминают тени, Брендон.

«Младшим мы запретили…»

– Они слушаются. При мне ни разу не коснулись друг друга. Сибил вчера позволила Еве вплести в волосы ленту. Просто позволила. Ни радости, ни интереса. Даже в зеркало не взглянула после. Сказала, что я теперь точно не буду их с братом путать, и ушла читать. Брендон, что с ними? Они ведут себя так, словно живут в тюрьме.

«Близнецам трудно понять, что они взрослеют. Я тоже не думал, что они настолько тяжело это воспримут».

Элизабет убирает детские вещи обратно в шкатулку, со вздохом закрывает крышку.

– Пойду уложу младших.

«Ты им разрешила спать вместе?», – хмурится Брендон.

– Да, но я сама буду на соседней кровати.

«Элизабет, это неправильно! Если мы что-то решили, нельзя менять тактику!»

Она трет усталые глаза ладонью, развязывает на шее Брендона шелковую косынку. Расстегивает пуговицы на рубашке.

– Папа тоже устал и идет спать. Мама дожидается, когда уснут детки, и возвращается к папе. И не маши на меня руками, родной. У меня не получится каждую ночь заматывать Сибил в простыню, чтобы она не вырвалась и не убежала. Уильям до утра плачет, как это можно выдержать? Нет, Брендон. Пусть будут вместе, я прослежу, чтобы они не… не…

Она краснеет, запинается, вздыхает и смотрит на Брендона с отчаянием. Он кивает, показывая, что понял и все в порядке.

«Иди. Я подкину топлива и лягу. Буду тебя ждать. И прошу: не нагнетай плохие мысли. Я тебя люблю».

Элизабет ополаскивается в ванне, переодевается в длинную ночную сорочку и поднимается на второй этаж. Тихонько заглядывает в комнату Евы. Девушка спит, обняв одеяло. Элизабет на цыпочках проходит, поправляет подушку под головой Эвелин, слегка касается остриженных волос.

– Я тебя тоже люблю, мам… – вздыхает Ева.

– Спи, моя девочка.

Близнецы сидят на подоконнике, разложив на коленях альбом для рисования, и старательно выводят какие-то узоры и линии.

– Малыши мои, пора спать! – хлопает в ладоши Элизабет. – Утром у кого-то день рождения, вы не забыли?

– Сейчас, мам, – хором отзываются они. – Надо закончить рисунок.

Элизабет разбирает детям кровать, перестилает простыню, взбивает подушки. Кладет себе подушку и одеяло на диван. Присаживается рядом с близнецами у окна, заглядывает в рисунок. На листе бумаги словно стоит зеркало, которое отражает изображение, сделанное красным карандашом Сибил, – но в синем цвете карандаша Уильяма. Абсолютно одинаковый узор из спиралей, петель, переплетающихся геометрических фигур, переходящих одна в другую.

– Удивительно. Что это? – спрашивает Элизабет.

– Перекрестки и отражения, – отвечает Сибил.

– Мам, ты можешь сосчитать до двадцати, и мы закончим, – не отрываясь от рисунка, говорит Уильям.

Элизабет терпеливо ждет, когда они завершат. Синхронные движения карандашей по бумаге завораживают, заставляют веки тяжелеть. Как сквозь вату, Элизабет слышит голоса детей:

– Все, мам, мы закончили! Ма-ам?..

Она стряхивает оцепенение, улыбается.

– Надевайте пижамки – и прыг в кровать! Уильям, выйди, сестра переоденется. Потом ты, Сибил.

Через десять минут Элизабет спит глубоким сном рядом с детьми. Близнецы прислушиваются к дыханию матери, улыбаются в темноте. Сбрасывают на пол одеяло и подушки, расстегивают пуговицы на пижамных рубашках. Обнимаются, медленно поглаживают друг друга ладонями по худеньким спинам. Уильям развязывает ленту, вплетенную в волосы Сибил, сестра нежно проводит пальцем по его губам.

– Улыбаешься… – еле слышно шепчет она.

– А у тебя мурашки, – откликается Уильям.

– Это от счастья. Погладь меня еще.

– Да. Мама спит. Мы вместе.

– Навсегда?

– До конца времен. Давай загадаем?

– Чтобы никто не разлучил нас никогда-никогда.

– До конца времен.

Праздничный Нью-Кройдон пестрит флагами, гирляндами из цветов и афишами, зазывающими горожан на самые разные развлечения. Сибил и Уильям едва не выпадают из окна машины, глазея по сторонам, и Ева то и дело шикает на них, призывая сидеть спокойно.

– Мелкашки! Ну-ка, уселись ровно! Не посмотрю, что у вас день рождения, обоим влеплю!

– Ева, Ева, гляди – рыбы над крышами! Здоро-о-овые! – восторженно вопят близнецы. – Мам! Вон мисс вся в монетках!

– Ар-р-р! – выдыхает Эвелин, отвешивая звонкие шлепки по ягодицам младших.

На пару минут в машине воцаряются тишина и дисциплина, никто не вылезает в открытое окно и не скачет нетерпеливо на сиденье, но…

– Ева, Ева! Гляди – змей! И бантики в хвосте! Раз, два… четыре… семь! Семь бантов! Как он их поднимает? Мам, пап, мороженое правда будет?

Элизабет на переднем сиденье тихонько посмеивается, украдкой наблюдая в зеркало заднего вида за детьми. Эвелин корчит матери недовольные рожи. С самого утра у нее болит голова и радоваться празднику не получается. Хочется разогнать близнецов, вытянуть ноги и потребовать у Этьена ехать быстрее. Но память услужливо подсказывает: «Ты не с Этьеном больше, дорогуша», – и Ева снова раздраженно рявкает на младших:

– Ну пять минут посидите спокойно, а? Вы меня затолкали, банда!

– Ева, тише. Они давно никуда не выбирались, – с укоризной качает головой Элизабет.

– Мам! Ну не четырехлетние уже! Обратно поедем – ты с ними сядешь!

– Ух ты – цирк! Ева, гляди! – восторженно вопят близнецы.

Уильям перебирается через колени старшей сестры на сторону Сибил, чтобы лучше видеть. Эвелин сдавленно стонет, закатывает глаза. Перспектива провести с младшими весь день абсолютно не радует.

«Спихнуть их Алану, запереться в его каюте на „Мнемозине“ и поспать, пока мы летать будем», – мрачно думает она, глядя в окно.

Центр города перекрыт из-за праздничного шествия, и Брендон пускает машину в объезд. Еще пятнадцать минут Еве приходится терпеть восторженные вопли и прыжки на сиденье, время от времени раздавая дисциплинирующие шлепки. И когда авто наконец-то выруливает с шумных улиц на окраину и едет мимо череды однообразных доков Солта, Эвелин испытывает невероятное облегчение.

– Мам, во сколько у вас опера заканчивается?

– Около полуночи, родная. Мы вас подхватим с карнавала на побережье. Надо сразу договориться о месте встречи. Папа вряд ли найдет, где запарковаться у выхода с городского пляжа, потому давайте возле…