Анна Семироль - Игрушки дома Баллантайн [litres]

«А Пенни?»

Раттлер молча разводит руками. Брендон опускает голову, сутулится.

«Сэр Уильям, поговорите с Элизабет. С ней что-то происходит. Она меня не слышит».

Генерал проходит в комнату, бросает быстрый взгляд в сторону кровати. Элизабет неподвижно, словно статуя, сидит на койке, держа на коленях тетрадь в кожаном переплете.

– Элси?..

– Здравствуйте, сэр Уильям, – равнодушно откликается она.

– Как ты себя чувствуешь, девочка?

Он подходит ближе, присаживается на стул. Элизабет даже не поднимает глаз. Тонкими пальцами с ободранными костяшками она теребит страницы.

– Я в порядке.

Брендон подходит к ним, касается плеча генерала.

«Сэр, тетрадь».

– Вижу. Что это за записи?

«Дневники Кэрол Баллантайн. Элси нельзя их читать, господин Раттлер!»

Сэр Уильям хмурится, осторожно тянет тетрадь к себе.

– Я взгляну, Элси. Позволь.

Раскрытая ладонь с силой припечатывает тетрадку.

– Нет!

Брендон решительно кивает, быстро жестикулирует:

«Я держу. Забирайте», – подходит к девушке сзади и хватает ее за локти.

Раттлер забирает тетрадь, швыряет на стол. Элизабет рвется из рук, едва не опрокидывая Брендона, извивается.

– Отдайте! Вы не понимаете! Брендон, пусти меня!

– Чего мы не понимаем? – басит генерал, перехватывая ее поудобнее. – Девочка, куда ты лезешь? Все, Брендон, не держи.

– Сэр Уильям, это нужно мне! – отчаянно кричит девушка.

Он сжимает ее плечи, встряхивает.

– Это нужно не тебе, пойми. Успокойся. Будешь буйствовать – разговора не получится. Брендон, как давно она в таком состоянии?

Элизабет грустно поникает, садится на койку, обнимает себя за плечи.

«С самого утра. Приходил Стивенс, был тих и подавлен. Принес эту тетрадь, велел Элизабет читать и учить наизусть. Она сперва заявила, что не станет. А как он ушел, сказала мне, что приняла важное решение… и вот».

– Почему ты не забрал?

«Она приказала не трогать», – объясняет Брендон и отворачивается.

Генерал трет переносицу, вздыхает, садится на корточки напротив Элизабет, заглядывает ей в лицо.

– Приказ… Черт подери. Элизабет, что ты творишь? Ты соображаешь, кому приказываешь, глупая?

Она смотрит на него спокойно и осмысленно.

– Более чем, сэр Уильям. Они хотели оружие из меня сделать, да? Вот и получат своим же оружием.

Раттлер берет ее за руку, поглаживает ладонь.

– Не надо таких жертв, малышка. Никому не надо. Не лезь туда, я прошу тебя и за себя, и за Брендона, и за мать. И за ребенка, которому скоро появляться на свет. Это не твой путь, Элси.

Девушка упрямо качает головой, в глазах стоят злые слезы.

– Я хочу иметь возможность защитить Брендона. Защитить вас. И маму. И Коппера. И Пенни. И Кида.

«Родная, ты слишком юна, – отчаянно жестикулирует Брендон. – Ты никого не защитишь. Только погубишь себя и дитя. Тебе с этим знанием не справиться. Чтобы овладеть им, недостаточно просто прочесть. Те, кто держит нас здесь, не дадут тебе шанса воспользоваться полученными знаниями для защиты».

Элизабет отходит, умывает лицо под жестяным рукомойником. Встает напротив Брендона, заглядывает ему в глаза.

– Кто даст отпор, если не я?

– Я дам, – твердо отвечает Раттлер. И добавляет: – Не лишай себя шанса выйти из этого ада чистой, Элизабет.

Раттлер обменивается с Брендоном взглядами, едва заметно кивает и крепко берет Элизабет за запястья.

– Прости, девочка, но сейчас мы решаем за тебя.

Брендон хватает со стола дневники Кэрол и сует в ведро под стоком раковины. Выливает из рукомойника оставшуюся воду, брезгливо приподнимает тетрадь за корешок, макает несколько раз. Вода окрашивается расплывающимися чернилами.

Раттлер разжимает руки. Элизабет смотрит на все это молча, потом отворачивается, утыкается в грудь сэра Уильяма и дает волю слезам. В коридоре слышатся торопливые шаги, дверь с грохотом распахивается, влетает Стивенс в сопровождении охраны.

– Господин главнокомандующий! Я прошу… нет, я требую ваших объяснений!

Брендон оставляет ошметки тетради в покое, медленно выпрямляется. Подходит и заслоняет собой Элизабет.

– Объяснений? Требуете? По какому поводу? – иронично спрашивает сэр Уильям.

Гладко выбритое лицо полковника багровеет. Он достает из кармана скомканную листовку и протягивает генералу.

– Утечка информации государственной важности.

Сэр Уильям бережно топит листовку в ведре.

– Информация, Стивенс, – спокойно рассуждает он, тщательно взбалтывая воду, – обладает схожими с водой свойствами. И иногда утекает. И вершина наглости – обвинять во всех смертных грехах старшего по званию, не имея в козырях ни единого аргумента. Сколько человек имеют доступ в эту комнату? Сколько из них согласятся со мной в том, что вы садист и мерзавец? Сколько захотят рассказать городу, что вы вытворяете с беременной женщиной, а, Стивенс?

– Это измена, Крысобой. Я немедленно доложу Его Императорскому Величеству, – чеканя каждое слово, выговаривает полковник.

Раттлер носком ботинка подвигает ведро к его ногам.

– Да, поторопитесь. И прихватите с собой вашу драгоценную информацию. Она воняет.

– Крысобой, что ты вытворяешь?

Его Императорское Величество изо всех сил старается держать эмоции под контролем. Но подергивающаяся щека его выдает.

– Раттлер, не молчи. Я поверить не могу в то, что ты на такое способен.

– На какое, сир? – спокойно переспрашивает сэр Уильям.

Чашка с чаем опускается на блюдце с такой силой, что его тонкий фарфор дает трещину.

– Я видел листовки, Крысобой. Мне приносят подборки периодики со всей империи каждое утро. Позавчерашняя газета из Нью-Кройдона, третье марта, фото на передовице. Скажешь, не видел? Скажешь, это не ты на нем?

– Видел, мой император. Да, я. Я действительно был на том митинге. Люди потребовали фактов – я их предоставил.

– Удивительно, что толпа тебя не линчевала.

– Все равно один раз умирать, сир.

– Кто информатор оппозиционеров, Раттлер?

– Разрешите пожилому человеку присесть, Ваше Императорское Величество? Неприятно ощущать себя как на допросе.

– Сядь. И отвечай.

Раттлер благодарит, опускается в глубокое мягкое кресло.

– Есть такая версия, что информатор – Уильям Джеймс Раттлер, верховный главнокомандующий армии Его Императорского Величества.

Император берет треснувшее блюдце, ломает его пополам.

– Что ты творишь? Я всегда доверял тебе больше, чем кому-либо другому!

– Мой император, я пытаюсь уберечь вас от ошибки, на пороге которой вы стоите. Нет никакой оппозиции. Есть граждане империи. Вспомните мои слова: народ не простит вам второй Судной Ночи. Власть опирается на народ прежде всего. Сир, люди любят вас, но то, что происходит сейчас, идет вразрез со всеми понятиями справедливости и законности.