Фредерик Пол - Торговцы космосом [сборник litres]

– Наш мир удивительно тесен, не правда ли? – прогудел Уолтер Бигелоу, лишь слегка сжав руку Мори в своей. – Видите ли, сэр, жена сказала мне, что вас интересуют основные философские мотивы нашего движения, и я хотел бы обсудить их с вами. Начнем с того, сэр, рассматривали ли вы принцип двойственности?

– Принцип чего? – переспросил Мори.

– Минутку, – вежливо сказал Бигелоу. Он откашлялся и продекламировал:

Уолтер скромно пожал плечами.

– Это лишь первая строфа, – сказал он. – Не знаю, много ли вы из нее извлекли.

– Не очень много, – признался Мори.

– Вторая строфа, – твердо объявил Бигелоу:

Последовала выжидательная пауза. Мори сказал:

– Я… эм… не уверен, что понима…

– Здесь все прекрасно суммировано, не правда ли? – воскликнула жена Бигелоу. – О, да если бы другие видели все так же ясно, как ты, Уолтер! Робот – враг и робот – спаситель, тут и голод, тут и переедание – всюду двойственность, всюду!

Бигелоу похлопал Мори по плечу.

– Следующая строфа проясняет все еще лучше, – сказал он. – Она на редкость хороша – я бы, конечно, сам такие слова не нашел, ее придумал Хоуленд. Он помог мне со стихами.

Мори бросил быстрый взгляд на Хоуленда, но тот старательно отводил глаза.

– Третья строфа, – объявил Бигелоу. – За ней труднее всего уследить, она длинная, так что будьте внимательны…

– Хоуленд, – вдруг прервался он, – ну что это за декадентские позывы! Я на этом месте все время спотыкаюсь – да разве же есть у склепа хладнокровие? А впрочем, ладно! – И Уолтер продолжил:

– Дорогой мой! – воскликнула жена Бигелоу. – Вот это декламация!

Раздались аплодисменты, и Мори впервые осознал, что половина бара прекратила свое шумное веселье, чтобы послушать их. Очевидно, Уолт Бигелоу был здесь довольно известной фигурой.

– Я никогда не слышал ничего подобного, – слабо произнес Мори.

Он нерешительно повернулся к Хоуленду, который тут же сказал:

– Что нам всем сейчас нужно, так это выпить.

Они выпили за стихи Бигелоу.

Мори отвел Хоуленда в сторону и спросил его:

– Все эти люди – они что, спятили?

– Нет, с чего ты взял? – досадливо ответил Хоуленд.

– Какие-то стишки, какая-то двойственность… к чему это все?

Хоуленд пожал плечами:

– Ну, для них это что-то да значит. Они – философы, Мори. Видят вещи насквозь. Ты даже не представляешь, какая это для меня честь – общаться с ними.

Они выпили еще по стаканчику. Отметки снова ушли в книжку Хоуленда.

Мори отвел Уолтера Бигелоу в укромное место.

– Оставим пока в стороне двойственность, – сказал он. – Что насчет роботов?

Бигелоу посмотрел на него округлившимися глазами.

– Разве вы не поняли стихотворение?

– Само собой, ни черта я не понял. Обрисуйте самую суть в простых терминах, чтобы я смог хотя бы пересказать ее жене.

Бигелоу просиял.

– Речь идет о дихотомии роботизации, – объяснил он. – Ну, как в той сказке, где один мальчик соорудил соляную мельницу, а она стала молоть, и молоть, и молоть… Ему, конечно, нужна была соль – но не в таких же объемах! Еще у Уайтхеда [28] Уайтхед, Альфред Норт (1861–1947) – англо-американский логик, математик, философ. это хорошо объясняется…

Они выпили еще – в этот раз за счет книжки Бигелоу. Наклонившись к Танакил, Мори, запинаясь через слово, спросил:

– Ну вот вы мне объясните… ик… вы вот послушайте…

– Слушаю вр-р-разумительно, – с улыбкой ответствовала жена Уолтера.

– Ну вот тут у вас все, ик, сложно, стихи всякие, философия… а можно этак попроще, по-про-ле-тар-ски… в простых терминах… что не так с нашим обществом?

– Проблема в роботах, – сразу ответила она, не думая. – Их слишком много, роботов. Слишком много роботов делают слишком много всего…

– Ха! Понял! – ликующе воскликнул Мори. – Надо избавиться от роботов!

– О нет. Нет-нет-нет. Все слишком роботизировано, нельзя избавиться от них, нельзя замедлить производство – оно так совсем зачахнет. И принцип двойственности – концепция, которая проясняет все это…

– Да ничего она не проясняет, эта ваша ка… кы… концепция! – крикнул Мори с пылом в охрипшем от всего выпитого голосе. – Что нам делать-то, а?

– Делать? Я скажу тебе, что мы должны сделать, если хочешь. Я могу тебе сказать.

– Говори.

– Что нам следует сделать, так это… – Танакил икнула с выражением аристократского ужаса на лице, – выпить еще.

Они пропустили еще по стаканчику. Разумеется, Мори галантно позволил заплатить за себя. Она беззастенчиво спорила с барменом о причитающихся ей пайковых баллах.

Мори держался долго. Во всяком случае, он честно пытался. Но зеленый змий в конце концов его одолел, и последствия не заставили себя ждать.

Сознание померкло раньше, чем перестали шевелиться руки и ноги. То был настоящий провал в памяти, но, несмотря на провал в памяти, он все же ухитрился запомнить целый калейдоскоп мест, где успел побывать, и лиц, которые успел повидать. В этом калейдоскопе были и Хоуленд, напившийся до чертиков, в дым, – Мори вспомнил, как смотрел на Хоуленда почему-то сверху вниз, видимо, последний лежал на полу, – и чета Бигелоу, и Черри, супруга, заботливая и отчего-то веселая… и еще там был Генри – совершенно ненужный, неуместный.

Чтобы восстановить ход событий, Мори напряг все свои похмельные силы. Это было очень трудно – восстановить ход событий – и в то же время очень важно. Почему это важно, Мори никак не мог вспомнить и наконец оставил тщетные попытки, удовлетворившись тем, что знает теперь про двойственность роботов, а незаурядная женщина с незаурядным именем Танакил Бигелоу ему не приснилась-таки.

Каким образом он очутился утром в своей постели, Мори вспомнить не мог. Память была чиста, как снег. И только после долгих трудов всплыл момент, когда они с Хоулендом после двенадцатого стакана, обняв друг друга за плечи, сочинили куплет о двойственности – и, подражая старой маршевой мелодии, завели его через шум и гам бара: