Фредерик Пол - Торговцы космосом [сборник litres]

Была Дора… как бы это поточнее выразиться… танцовщицей. Ее искусство требовало целого букета талантов: смекалки, гибкости, силы, чувства ритма, не говоря об уникальных природных способностях и долгих тренировках. Ее дивные танцы, претворяющиеся в жизнь в условиях невесомости, я описал бы как чарующий союз цирковой акробатики и балетного номера «Умирающий лебедь» в исполнении Даниловой – с неким эротическим оттенком. Оттенок сей, можете не сомневаться, являлся чисто символическим, но будем-ка откровенны: львиная доля того, что считается сексуальным, символична, если не брать в расчет выходки эксгибиционистов – уж там-то все подается в лоб… И вот, в День Миллионный, когда Дора танцевала, зрителей в жар бросало – и вас бы эта участь не миновала.

Да, что касается ее «мальчиковости»… для вышеупомянутых зрителей ведь не имело значения, что генетически она была мужчиной. И для вас не имело бы – вы попросту не знали бы таких подробностей. Дабы выискать каверзную обличительную XY-хромосому у Доры, вам пришлось бы сделать ей биопсию и вооружиться мощным электронным микроскопом, но кто в здравом уме пошел бы на такое, верно? Вот и вы бы не пошли. Вот и вам было бы не до того.

С помощью сверхсложной техники, которой в наше время еще нет, современники Доры могут многое изведать заранее – например, определить способности детей, которые еще не скоро родятся на свет. Это делается у них на второй стадии деления яйцеклетки, точнее – как раз тогда, когда яйцеклетка распадается на сегменты и становится зародышем. Вот тогда-то наши потомки выявляют задатки будущего ребенка и стимулируют их. А что, мы бы не стали на их месте таким заниматься? Найдя ребенка с музыкальным даром, мы ведь отправляем его в Джульярдскую школу [32] Одно из крупнейших американских высших учебных заведений в области искусства и музыки. Расположено в нью-йоркском Линкольн-центре. – вот и наши потомки, найдя ребенка, который будет потенциально хорош в роли женщины, делали его женщиной. Так как секс давно утратил связь с функцией деторождения, такая операция являлась сравнительно простой и не влекла за собой никаких – ну, почти никаких – проблем.

Что значит «почти никаких»? Ну, скажите мне – мучит ли вас совесть, когда вы берете и пломбируете свои щербатые зубы, нарушая тем самым волю Господа, создавшего их такими несовершенными? Гнушаетесь ли слуховыми аппаратами, будучи тугими на ухо?

Вас все равно что-то смущает? Внимательно посмотрите на вон ту грудастую малышку – знаете, а ведь она тоже может быть почти как моя Дора! Люди, генетически являющиеся мужчинами и соматически женщинами, – далеко не новость в наше время. Случайный набор условий в лоне матери порой попирает шаблоны наследственности, и разница лишь в том, что у нас подобные метаморфозы происходят случайно и выявляются трудоемким анализом, а у людей Дня Миллионного – целенаправленно и по желанию.

Ладно, хватит пока о Доре. Упомянув, что росту в ней семь футов и что пахнет от нее арахисовой пастой, я вас только больше запутаю. Перейдем к главному.

В День Миллионный Дора выплыла из своего дома, вошла в транспортную трубу, была быстро выброшена на поверхность водным потоком и в ореоле брызг воспряла на эластичный помост – назовем его для вашего удобства репетиционной ареной.

– Ч-черт побери! – вскрикнула Дора, расставив руки для равновесия, и тут же смутилась, оказавшись в объятиях незнакомца, которому мы дадим имя Дон.

Какое милое знакомство! Дон ведь был в тот день совершенно далек от амурных сфер – он направлялся туда, где ему поменяли бы старые ноги на новые. Решив сократить дорогу, он рассеянно вступил на территорию, служившую Доре и подобным ей глубоководным чем-то по типу высадочной станции, и на Дориной репетиционной арене его-то и окатило водой с ног до головы. Но нежданный-негаданный душ того стоил – ведь в его объятия угодила девушка, красивее которой Дон попросту в жизни не видел. Одного взгляда хватило ему, чтобы понять – они созданы друг для друга.

– Ты выйдешь за меня замуж? – спросил он.

– Да, в среду, – выдохнула она, и обещание это прозвучало нежнейшей музыкой.

Дон был высоким, прекрасно сложенным, меднокожим – словом, парень хоть куда. Имя «Дон» я, что греха таить, дал ему для краткости, ведь звали его отнюдь не «Доном», равно как и Дору звали не «Дора». Таким вот образом я просто сократил его именной буквенный идентификатор «Адонис», как бы подчеркивающий безупречность его мужского начала. Его цифровой цветовой код 5290 указывал на то, что был Дон чуть более синего оттенка, чем Дора. Оба они интуитивно и вдруг почувствовали, что разница невелика и у них много общих интересов – стоило лишь обменяться взглядами.

Мне будет довольно сложно донести до вас, чем именно Дон промышлял по жизни. Не ради зарабатывания денег, нет – просто для того, чтобы придать существованию цель и прок, не свихнувшись попутно от скуки. Ладно, давайте попробуем – он занимался непрестанными путешествиями на межзвездных космических кораблях. Чтобы подобный корабль развивал должную скорость, в нем должны были орудовать примерно тридцать один мужчина и семь (генетических) женщин. Дон был один из этих тридцати восьми. По факту его обязанности составлял вариантный анализ различных ситуаций, но даже на таком безобидном на первый взгляд поприще он подвергался изрядному облучению – не столько потому, что сидел в двигательном отсеке, сколько из-за утечек радиации со следующего уровня, где генетическая женщина проводила отбор субъядерных частиц, распадавшихся в квантовом ливне. Вам это, конечно, до лампочки, а вот Дон должен был все время находиться в оболочке – в коже, если угодно, – из легкого, упругого, исключительно прочного металла цвета меди. Я о нем уже упоминал – но тогда вы, наверно, подумали, что речь идет о загаре нашего хоть-куда-парня.

Более того, Дон был киборгом. Большую часть его органов давно заменили механизмы гораздо более удобные и долговечные. Сердцем ему служила кадмиевая центрифуга. Легкие его наполнялись воздухом лишь тогда, когда он говорил вслух, потому как сложная система осмотических фильтров добывала для него кислород из отходов жизнедеятельности своего же организма. Наверное, человеку двадцатого столетия Дон показался бы странным – с его-то похожими на лампочки глазами и семипалыми ладонями, но себе и, конечно же, Доре парень казался образцом мужественности и породистости. За время своих путешествий Дон посетил Проксиму Центавра, Процион и загадочные миры Тау Кита, свез образцы сельхозкультур на планеты близ Канопуса, а на бледном спутнике Альдебарана разжился милыми остроумными теплокровными домашними зверюшками. Он повидал тысячи раскаленных голубых гигантов и холодных красных карликов, десятки тысяч окруживших их планет; уже почти два столетья кряду он только и делал, что оставлял свои следы на пыльных тропинках далеких планет, на Земле проводя лишь краткосрочные отпуска. Но и это, в конце концов, не так-то уж важно – именно люди суть творцы историй, а не обстоятельства, в которые люди вляпываются; а я-то вам обещал рассказать именно о людях… В общем, они как порешили – так и поступили. То великолепное чувство, что связало их, росло и расцветало, а в среду, как и пообещала Дора, дало плоды. Она встретилась с Доном в Бюро Кодирования, и ее, и его сопровождали всякие родственники и знакомые (по паре на каждого), пришедшие поздравить и подбодрить наших новоиспеченных влюбленных. И пока их личности кодировались и записывались, Дора и Дон улыбались друг другу, перешептывались, терпеливо сносили шуточки друзей. После же они обменялись математическими моделями и возвратились восвояси – Дора в свою квартиру на дне морском, а Дон на свой межзвездный корабль.