Леонид Резников - 2120. Ловушка для AI

– Да чего ты злишься? – нарушил молчание Степан. – Будто я его на тебя натравил. Специально.

– Да плевать мне на этого хряка, – буркнул я, отворачиваясь к реке и почесывая свежий комариный укус.

– А чего тогда?

– Безысходность, Степа. Обычная человеческая безысходность.

– Ну, ты уж совсем расклеился, – Степан сорвал травинку, повертел ее в пальцах и сунул в рот. – Неужели все так плохо?

– Хуже некуда. Работы нет, дома нет, семьи… семьи и не было, впрочем.

– Что так? Не успел?

– Не смог.

– Это как?

– А очень просто. – Я доплелся до Степана, опустился рядом с ним на траву и взялся наблюдать, как с рубахи срываются крупные капли и падают на песок, превращаясь в темные комки. – Ты вот смог бы жить с пустышкой, у которой на уме окромя шмоток, педикюров, макияжа и гулянок ничего нет? Еще соцсети – безостановочно, без перерыва на обед и меня.

– Сомневаюсь. Значит, вон ты к чему тот разговор завел. Наболело? – Степан растянул губы в улыбке. Зубы у него были белые, ровные, один к одному.

– Не то чтобы… К случаю пришлось, вот и выплеснулось. – Я поворошил крупный прохладный песок пальцами правой ноги.

– Неужели все такие?

– Другие пока не попадались, – уныло отозвался я.

– Вот видишь! Тем более, что-то делать надо, – мгновенно воспламенился Степан.

– А я и сделал. Одну послал, у второй «дурильник» в окно выбросил, а третью едва саму не спустил, после того как истерики закатывать взялась, мол, сериалы ее любимые мешаю ей смотреть и обсуждать фотки с подругами. И это в два часа ночи! А мне на работу, между прочим. Ночью бред всякий смотрит, тараторит пальцами без умолку, а потом полдня спит: ни приготовить, ни убраться. На все есть время, а вот на это нет. Включая меня.

– Да я не про то.

– А я про то, Степа. Знаешь, чего было, когда ее обожаемый смартфончик в окно вылетел? Не знаешь. А я еще не забыл. Это почище трех Самсонов будет!

– Хрю!

Я подскочил на месте и кубарем скатился к воде. Поднявшись на карачки и помотав головой, я уставился на пригорок, несколько правее Степана. Там, вполне довольный собой, стоял Самсон, дружески подергивая в мою сторону пятаком и качая тяжелой лопоухой головой.

– Опять ты, проклятое животное! – взъярился я, саданув кулаком по песку. – Убирайся! Пошел вон! Вон, говорю! Слышишь?

Хряк свернул голову набок и уставился на меня правым глазом. Не слышит. Или под дурачка косит. Скорее, последнее.

Степан, держась за бока и хохоча, катался по траве рядом с нахальным свином. Но свин будто и не замечал его. Внимание Самсона было полностью поглощено мной, хотя не представляю, чем я заслужил.

– Пошел, пошел прочь! – без толку скалился я, размахивая руками и топоча ногами. – Сейчас вот прут возьму. Вот, сейчас… уже… – я вцепился в ветку кустарника и попытался переломить ее, но гибкий, прочный прутик ни в какую не хотел переламываться.

Свин протяжно хрюкнул, что, скорее всего, должно было означать боевой клич, и ринулся на меня, размахивая ушами и сворачивая хвост колечком. Туша, полная счастья и целеустремления, со скоростью курьерского поезда налетела на меня.

– А-а!.. – только и вскрикнул я, отлетая в воду с прутиком в руке – все-таки отломал!..

Когда на пригорке возникли три человека – Маринка со своим «волшебным» прутиком, ее старший брат и мать, – мы с хряком плескались в воде, обдавая друга потоками брызг, толкались и резвились, производя шуму не меньше, чем целая ватага ребятни. Иногда я обхватывал рукой хряка за шею и чесал ему то жирный бочок, то за ушами, а хряк довольно ухал и хрюкал, тычась холодным пятачком мне в бок…

– На удивление жизнерадостная скотина, – сказал я, застегивая рубаху и притопывая отмытыми начисто сапогами.

Несчастного хряка, вырванного из моих объятий, угнали домой. Тот слабо сопротивлялся, все время оглядывался назад, но разве поперек прутика попрешь?

– Вот видишь, а ты: деревня! – чувственно вскинул руки Степан.

– Ну, деревня. И ни к чему так кричать.

Одежда не то чтобы высохла, но до дома дойти было можно. Не июль месяц все-таки. Хоть и тепло, но не настолько, чтобы по вечерам разгуливать во всем влажном.

– Нужно зайти домой. Куда я в таком виде пойду? – я уставился на Степана. Пусть теперь попробует настоять, чтобы я шел с ним неизвестно куда. А из дома он меня сегодня уж точно больше не вытащит – не до «бобра» мне сейчас.

– Да, – поразмыслив, согласился Степан. – Слишком много впечатлений. Тебе следует отдохнуть. Но завтра… – он погрозил мне пальцем, и мне стало несколько жутко, потому как я не мог взять в толк, угроза это или строгое предупреждение. Больно вид у Степана был серьезный.

Что ж, завтра так завтра. В конце концов, никто не обещал содержать меня здесь за красивые глазки, что было понятно с самого начала. Но, по крайней мере, еще один день вольной жизни я отвоевал.

Ох, деревня! Утро началось с того, что наглый и отъевшийся рыжий котяра Мурзик протопал по мне, когда я досматривал десятый сон, кутаясь от утренней прохлады в одеяло. Тяжелый он, Мурзик, и когти у него длинные и острые, но это полбеды. Главное, коту непременно захотелось полакомиться завтраком, приготовленным баб Валей для меня. Завтрак по обыкновению был выставлен на стол перед моим носом и укрыт полотенцем, что однако не мешало аппетитным запахам распространяться по комнате, действуя лучше всякого будильника. Но вставать мне не хотелось, и я, отвернувшись к стене, уткнулся носом в одеяло. Ведь я прекрасно понимал: стоит мне встать, как на меня сразу же непременно навалятся отложенные из-за вчерашнего происшествия с хряком обязанности. И потому я оттягивал «сладостный» момент приложения моих сил и творческой энергии до предела.

Так вот, Мурзик, взобравшись самым нахальным образом мне на плечо, скакнул на стол и принялся шуровать там посудой. Я поморщился и укрылся с головой. Связываться с котом вовсе не хотелось. Ну что он там может съесть? Стащит одну-две гренки с яйцами – запах указывал именно на них, – и успокоится. Однако, Мурзик, похоже, останавливаться на этом вовсе не собирался. Урча и шурша, он пробрался под полотенце и взялся греметь тарелкой. Неужели все съест? Впрочем, с такой упитанной мордой и немудрено. Я решительно выпростал из-под одеяла левую руку и похлопал ладонью по столу. Кот затих, но ретироваться, видно, не собирался. Потом урчание и чавканье возобновились. Тогда я нащупал хвост Мурзика и потянул за него – не вставать же в самом деле из-за какого-то кота! Мурзик дернулся раз-другой, опять звякнула тарелка, опрокинулся бокал, и на меня полилось молоко. Хвост кота я, разумеется, от неожиданности выпустил из пальцев. Мурзик слетел со стола и сиганул в чуть приоткрытую дверь, держа в зубах добычу – гренку.