Татьяна Замировская - Смерти.net [litres]

Табло щелкнуло и показало:

«Рейс в М., подсадка через 15 минут».

Иногда все, чем ты можешь проявиться там, где ты заперт во тьме, это опечатка.

Это как пошевелить кончиком мизинца или дернуть уголком глаза: точка, тире, я здесь, пишу тебе из биообломков кораблекрушения, где я лежу в поле горько-соленых жидких одуванчиков и могу двинуть только лепесточком одного из них. При рождении нам выдают гораздо более бойкий биоалфавит, чем после смерти. Но все же выдают и после – как последний комплект переправочной одежды на букву А.

Но мы все в каком-то смысле буква, подумала я. Поэтому и ты смогла проявиться только через букву. Д is for да.

После смерти я никогда не летала на самолетах, но при жизни страдала легкой ненавязчивой авиафобией – поэтому самолет потряхивало; турбулентность над Атлантикой, вихри враждебные. Салон был полупустой, но на самом деле пустой. Я сразу поняла, что я – единственный пассажир, все остальные были контекст.

– Выпустите меня в туалет, – без особого пиетета обратилась я к толстой женщине, сидящей рядом со мной. Она хмуро кивнула, расстегнула ремень, укоризненно встала в проходе, глядя сквозь меня в розовеющий иллюминатор. Когда я вернулась, ее уже не было нигде и никогда – контекст не держался, не схватывался: просто мерцающая нарезка случайных воспоминаний. Я села в первый попавшийся свободный ряд.

Ко мне подошла улыбчивая, сияющая стюардесса.

– Давайте я вас в бизнес-класс пересажу. Шампанского выпьем. Обед классный – коктейль из креветок с авокадо, грейпфрут на фарфоровой тарелочке. А то там сейчас какое-то хамье летит – точнее, всегда летало, поэтому и теперь.

Я просияла. Стюардесса была живым человеком!

То есть нет. Стюардесса была дубликатом. Но в мою речь неминуемо просачивались живые люди, и я встречала их с восторгом и благоговением – живой человек был редкий желанный гость как в моем одиноком самолете, так и в моей одинокой речи, направленной в полупустое, как самолет, прошлое.

– А как вы тут оказались? – спросила я.

– Да мы просто летаем, я и ребята, – сказала она. – В аэропорту нас около сорока нормальных дубликатов сейчас – пилоты, стюардессы, плюс несколько зомби образовались: румынская девочка из Старбакса, одноногий уборщик. Это счастье, если кто-то вдруг куда-то летит – мы сразу же вызываемся. Первое время мы почему-то радовались, что можно не работать, не летать – читать, сериалы наконец-то смотреть, которые давно собирались посмотреть, с друзьями болтать. Но быстро поняли, что это ужас, когда работы нет. А после того как отключили, каждый полет с пассажиром – это чудо, правда!

– А часто летают? – спросила я.

– Не очень, – помотала она головой. – Никому особо не интересны путешествия в воспоминания других людей о каких-то других городах. Мы иногда просто так летали туда-сюда, интересно же. Мы это называем «играть в лангольеров» – можно сажать самолет на пустые заброшенные аэродромы, в кукурузное поле, в реку Гудзон. И не погибать, потому что в памяти только жизнь.

– Вот как хорошо, когда при жизни работа была интересная. А я в офис ходила.

– Зато вы теперь нам помогаете! – улыбнулась стюардесса. – Одно дело – пустые мысленные самолеты туда-сюда гонять, а тут – миссия!

– В смысле – миссия? – испугалась я.

– Ну, миссия же – помогать другим куда-то добраться. Мы как паромщики памяти – память летит в чужую память.

– Пришла память к врачу, а врач – тоже бабка, точнее, память, – с готовностью отозвалась я. – Я лечу на мамину родину. Мама оттуда эмигрировала, когда я еще не родилась.

– Скучаете по маме, – умилилась стюардесса. – Да, хорошее дело. Посмотрите, как там все. Я тоже обрадовалась, когда увидела ваш билет в системе – надо же, такая возможность посмотреть эту страну! Всегда хотела туда полететь, но боялась страшно.

– Да ничего страшного, нормальная развитая страна, – сказала я. – Только язык другой. Погуляете, посмотрите.

– Обычно после больших перелетов нам разрешают переночевать, – обрадовалась стюардесса. – Нам лететь четыре с половиной часа, это много. Так что точно останемся. Обратно тоже полетим вместе! Когда у вас там обратный билет? Обязательно только свяжитесь с нами через аэропорт.

Стюардесса отвела в меня в кабину пилота и познакомила со всеми.

– Мы когда видим, как в аэропорт приходит кто-то настоящий, сразу радуемся, как дети! Такое событие! – Усатый пилот обнял меня крепко-крепко, и я тут же вспомнила невыносимый сугроб вчерашней ночи.

– Не бойтесь, мы очень мягенько вас посадим, – уверил меня штурман.

– Я и не боюсь, – сказала я.

Но штурман знал, что я боюсь. И я знала, что он знает, что я боюсь. Что-то менялось, что-то неумолимо изменялось навсегда в воздухе, которым мы все были.

Самолет действительно сел мягенько, как в снег. В аэропорту было необычайно чисто – словно в хрустальной поликлинике из детского сна. Мраморные лестницы, сверкающие белые вазочки на подоконниках, и первый мрачный привет нехорошего чужого воспоминания – на пропускном пункте стояла на треноге большая черная винтажная видеокамера и снимала всех и каждого.

– Интересно, на пленке будет ровно тот же человеческий суп, который протекал мимо? – спросила я стюардессу, тоже проходившую контроль.

– Хороший вопрос! – восхитилась она. – Думаю, пленки нет. Просто почему-то все запомнили эту стремную треногу. Я тоже что-то такое читала про эту страну – за всеми следят, каждого фотографируют, интернет обособленный.

Я сунула паспорт в окошко. Его пролистала бледная, будто вылепленная из сугроба дама с волосяной круглой короной на голове и безразличным лицом, которое все время расплывалось, из одного безразличного лица переходя и перетекая в другое, такое же безразличное и поэтому неразличимое.

– Визы где? – недовольно спросила она. – Женщина, как вы вообще отсюда улетели туда, у вас же визы нет.

– Я там тоже гражданка. У меня гражданство.

– Чье у вас гражданство? – спросила она таким усталым голосом, как будто я стою здесь уже целую вечность. Вероятно, для нее и правда прошла вечность – у нее не было ничего, кроме вечности.

– Два гражданства, – замялась я. – Но визу я не делала, чтобы сюда прилететь. Поэтому вот по этому паспорту. У меня мама отсюда, и она мне сделала паспорт тут, на всякий случай.

– На какой случай, женщина? – совсем устало и брезгливо спросила дама. – Вы какой случай имеете в виду? О чем вы вообще?

– Ну, вот этот, – смутилась я.

В соседней кабинке мою стюардессу довольно громко и активно заставляли показать страховку, которой у нее не было.

– Какую страховку! – возмущалась стюардесса. – Нахера страховка? Мы же мертвые!

– Что «этот»? – вздохнула дама. – Куда вы там смотрите? Язык забыли, да? Еще бы, всю жизнь прожить неизвестно где. Мать родную забудешь.