Татьяна Замировская - Смерти.net [litres]

А. потом несколько раз повторял мне, что девушка, несмотря на обаятельность и какую-то фатальную, смертельную красоту, не нейрозомби – обычная девушка, умершая от эпидемии гриппа несколько лет назад. Разве что скопировалась она потому, что получила странное предупреждение, что умрет во время ближайшей эпидемии – то есть мистический момент, немножко Эдгар Аллан По. Предупреждение она получила через ритмично захлопывающиеся цветочки кактуса. Еще она пианистка – поэтому она очаровалась С. в ответ, и у него есть какой-то шанс на взаимность, они уже вместе музицировали, играли Филиппа Гласса и Фредерика Шопена, а больше ничего общего они сыграть на могут, разница поколений.

– Мы же все знаем про этот кактус, – шепотом сказала я. – Что будет, если она наткнется на него дома у Лины? Она же его на подоконнике держит! Кактус, напророчивший ей смерть!

– Не наткнется, – ответил А. – Она как будто не хочет его замечать.

– Ты сказал ей, что С. – нейрозомби? – еще более тихим и ненавидимым мной шепотом спросила я.

– Нет, конечно, – ответил А. – Захочет – сама узнает. Но она не хочет ничего знать.

Может, и хорошо, что не хочет, подумала я. Меньше шансов, что она переключится на мужа. Хищница! Двенадцать чертовых котов оказались двенадцатью клубками сияющей тончайшей пряжи, влекущей к нейрогнезду бабки-прародительницы буквально всех и каждого. В моем идеальном, лучшем мире нужно будет обязательно поставить памятник двенадцати котикам – новой разновидности интернета в реальности отключенного интернета и объединенного контекста.

В результате на следующий день С. явился без рыжей разлучницы (муж поначалу поприветствовал его чуть ли не с распростертыми объятьями, но тут же, увидев, что С. один, поскучнел и потерял к нему интерес), провел полчаса в спальне, ожидая визита девочки. В итоге девочка вышла из шкафа, как белая лебедь, ровно на одну минуту, села на кровать рядом с С. и отчетливо сказала:

– У меня никого нет.

– Так сказал бы ей, что я у нее есть! – развела я руками.

– Нет, – сказал С. – Тебя у нее нет. Она именно это и хотела сказать. Что никого у нее нет.

Ну что ж, ничто не поймет вещь так, как другая вещь.

Перед поездкой на мамину родину (или твою? как мне лучше называть это место?) я еще раз увиделась с Линой и Линой, чтобы получить от них последние инструкции.

– Там по статистике скопировано не очень много людей, – предупредила Лина. – Копирование было дорогим, поэтому считалось привилегией. В столице, скажем, должно проживать не больше тысячи дубликатов, но я подозреваю, что почти все не живут там: у кого дом на Кипре, у кого дача в апстейте. Поэтому предупреждаю: контекст шаткий. Еще оттуда многие эмигрировали при жизни – поэтому это еще и контекст «эмигрантская память». Там будет такой тихий рай, наверное. Ну, разберешься.

– Мама немного рассказывала. И я туда ездила в детстве. Меня у бабушки оставляли на лето.

– Вот тогда там будет как мама рассказывала. И как ты помнишь детство.

Я вспомнила, как электрический ток, струясь, мчится скорым поездом из позвоночника под земельку мою родную, и мысленно взмолилась: только не как в детстве! К счастью, мама была из маленького городка, а мне предстояло поехать в столицу. Может быть, там не будет фоновых детей-детоубийц. Все дети остались в провинции.

– Ты речи диктатора почитала? Я достала, что могла. Очень сложно без доступа в Мировую сеть. Ну, те брошюрки, написанные политбеженцами.

– Почитала. Нормально. Дед и бабка по отцовской линии так друг с другом разговаривали, я сориентируюсь.

– Просто ругай всех, если в нем окажешься, – сказала Лина. – Вы что там вообще себе думаете? Голову отвернуть этому щенку. Если не понимаешь чего-то, возмущайся. Вы что, охренели там все? Что это ты мне показываешь? Руки убрал! Что значит «нельзя»? Любое сомнение, любые непонятки – начинай скандалить и спрашивать, какого хрена. Абсолютная мимикрия.

– Мимикрия и легендарная психастения, – кивнула я. – «Листотелам еще хуже: они едят друг друга, путая себя с настоящими листьями».

Никто толком не знал, что происходит в других, далеких, обособленных странах нашего объединенного контекста для мертвых, – Комитет восстания только начал понемногу налаживать коммуникацию с малыми комитетами других стран. Меня отправляли, как на Луну. Моя Лина предупредила, что на маминой родине может быть автономная Мировая сеть – и тогда я даже погуглить ничего не смогу, придется как-то выбираться за границу, чтобы погуглить. Миссия редуцируется до совсем восхитительного минимализма, восхищенно подумала я – то есть это уже не попасть в диктатора, чтобы просто погуглить, а попасть в диктатора и в его временном прокатном теле поехать за границу, чтобы погуглить! Это своего рода «мне просто спросить» из маминых страшных историй о жизни на родинe, но в данном случае для «просто спросить» нужно стать первым человеком на Луне и сделать этот маленький шаг в процедурную.

Заметив мой остекленевший взгляд, Лина меня успокоила: попасть в резиденцию в Синих Осинках легко. Ничего не охраняется, потому что охранять не от кого – в стране живет так мало дубликатов, что вся реальность вокруг в основном фон, память и контекст. А даже если бы туда и захотел кто-то попасть, то не совался бы – потому что все местные дубликаты уверены, что все серьезно охраняется, и, само собой, видят колючую проволоку и вооруженных охранников с овчарками на кожаных поводках.

Что мне делать, если получится попасть в реальный мир через диктатора, – Лина не знала. Но она полагала, что если я выжила две недели в собаке, то я вполне протяну сутки в диктаторе.

– Мне же надо будет как-то вести себя. Управлять страной. Что мне им сказать?

– Да что угодно. Попроси статистику какую-то. Ты же будешь президент страны! Огромные возможности! Неужели президент не сумеет узнать, за что гражданин какой-нибудь другой страны сидит в тюрьме. У него точно есть доступ к любой закрытой информации. Предложи им что-нибудь взамен! Какую-нибудь государственную тайну.

Самый важный вопрос я боялась задавать, но все-таки задала:

– Если у меня все получится, как я попаду обратно?

– Слушай, да они сами будут рады, чтобы ты попала обратно. Скажи им просто: простите, пацаны, ошибка. Они не могут сделать тебе ничего плохого, тебя же нет. Максимум – выключат. Но как только тебя выключат, ты тут же снова активизируешься у нас – вот как с собакой это было, помнишь? Собаку кто-то подстрелил – и ты сразу вернулась.

Все эти мучительные встречи с инструктажем длились около недели – и всю эту неделю муж от меня как будто отдалялся: молчал, слишком медленно подыскивал слова, куда-то надолго уходил. Пару раз выяснилось, что он проводил время с А. и С. – явно только потому, что там, вместе с ними, околачивалась рыжая седая ведьма. Когда я напрямую спросила, зачем он это делает, ведь кактусовой пианистке явно больше симпатичен С., муж прямо сказал: у них с С. еще ничего не было, и поэтому у него еще есть шанс.