Татьяна Замировская - Смерти.net [litres]

Часть зала зааплодировала. Я оглянулась. Как-то их слишком много.

– Зомби сло́ва не давали! – выкрикнул кто-то в задних рядах. На него тут же зашикали старушки.

– Мы взяли напрокат у наших коллег из В. настоящий рояль – это редчайший объект, объективный музыкальный инструмент, – сказал А. – Даже не буду говорить, чего это нам стоило. Но это важно. Потому что это доказательство.

На сцену медленно и торжественно выкатили белый рояль. Старушки оживились – казалось, они вот-вот начнут звенеть своими бриллиантами.

– Мы репетировали, – сказал А. – В общем, я хочу пригласить сюда С., это мой друг. Он сыграет две свои известные композиции, два хита, скажем так. Те, кто пришел сюда посмотреть на него – тут есть несколько человек, как я понимаю, его родственники и друзья, – наверняка их вспомнят. И неудивительно – благодаря тому, что вы эти песни помните, С. имеет возможность исполнять их так же хорошо, как и при жизни.

Раздались слишком активные аплодисменты. А. поежился – было заметно, что ему неуютно.

– Вы понимаете, что его песни – это не настоящие песни, а то, какими все их запомнили. Тем не менее они очень хорошие. Все запомнили их просто отличными. А потом он сыграет новую песню. Я ему помогу, подыграю на губной гармошке. Мы ее и сочинили практически вместе. Я написал текст – скорей, восстановил, вспомнил одно из своих юношеских стихотворений. А С. написал музыку. Считается, что нейрозомби не способны создавать новое – ведь они не могут превосходить все, что о них помнят. Но тут интересная штука – все помнят, как круто С. сочинял песни. Его и запомнили как человека, который может с ходу сочинить отменную песню. Получается, для того чтобы создавать новое, не нужно сознание. И для творчества оно тоже не является необходимым. Что-то другое является необходимым, но не сознание. Вероятно, сознание в целом не так уж и необходимо, если его имитация выглядит неотличимо от его присутствия.

Снова наступила тишина. Одна из старушек неистово зааплодировала. К ней робко присоединились остальные; кто-то засвистел.

– Он нас не слышит, он ждет снаружи, – объяснил А. – Сейчас я схожу за ним.

Он вышел в коридор – и тут же вернулся: бледный, словно увидел привидение.

– Старик… – Дверь открылась, и заглянул С. (старушки завизжали). – Да что не так? Что тут такого? Дай я зайду!

Вокруг двери мельтешила неприятная толкотня. Я подбежала к А.

– Там в холле толпа, – дрожащим голосом сказал А. – Его фанаты. Человек двести. Похоже, он собрал вообще всех.

– Дружище, ты не понимаешь, – сказал С. – Я все время играю в этом сраном баре, где меня никто не может послушать. Мама не может прийти, брат не может, не пойдет же пожилой человек в бар тусить. Это единственная возможность по-человечески официально выступить для всех, кому важно то, что я делаю. К тому же многие приехали из других городов. А ты не хочешь их пускать. Нехорошо это.

– Каких городов? – упавшим голосом сказал А.

– Разных, всяких, – гордо объявил С. – Это не я, это они сами скооперировались. Что-то вроде съезда фанатов.

– Как они узнали?! – заорал А.

– Ну у нас же тут есть что-то вроде интернета для мертвых, – развел руками С. – Вот и узнали. Форумы, сообщества, подписки. Все, кто мог, все съехались. Там еще на улице человек тридцать, говорят, сейчас подойдут. Да не ссы, в зале куча места, если чё, возле стеночки постоят. Или те, кому неинтересно, могут выйти – вот и освободят место.

– Ты не понимаешь. – А. буквально трясло. – Ты вообще не понимаешь, дурак, какой ты все-таки дурак.

– Парни, у вас пятнадцать минут на все, прекратите истерику. – К нам подошла Лина. – Идите на сцену. Вы даже не представляете, чем мне пришлось пожертвовать, чтобы эти мудаки одолжили нам рояль. Давайте уже. Что вы там хотели показывать, быстро.

А. и С. спустились к сцене.

– Давай! – заорали старушки из зала. – Пацаны, порвите их! Давай песню про пуделя! Пуделя давай!

– Пудель – это кавер-версия! – закричал С. – Я должен играть собственные!

– Пудель – это твоя! – бойко закричали старушки. – Не пизди!

Дверь распахнулась, и в зал вбежало еще штук сто старушек. У некоторых в руках были розовые плакатики, и они, шелестя какими-то кринолинами, вовсю готовились их развернуть.

– Геронтологический форум «Последний шанс», – сказала Лина. – Что-то у пацанов пошло не так.

Старушки прибывали и прибывали. Лина попробовала закрыть дверь, но старушки просачивались через нее, как лесные клопы сентябрьским вечером – неумолимо и незаметно.

– У вас нет приглашений! – закричала Лина. – Немедленно вон! Это вам не цирк! Это не шоу! Это конференция! Все вон!

– Ты можешь что-нибудь сказать, – А. постучал по микрофону. – Это твой шанс. Если хочешь – скажи что-нибудь.

С. взял микрофон.

– Я бы хотел, чтобы вы разрешили войти всем желающим, – сказал он, и А. схватился за голову. – Это мои гости. Это нечестно, что нам нельзя. Гостей нельзя, слушать нельзя, ничего нельзя. Это нечестно, что мы особенные, – вы постоянно говорите о том, что мы не такие как вы. Мы – это те, кто помнят, как именно они умерли? В этом различие? Так вот, мы ничем не хуже вас. Мы такие же.

Нейрозомби всегда будет отрицать, что он нейрозомби. В качестве защитной реакции зомби-психика С. придумала, что сепарация нейрозомби происходит по признаку памяти смертной.

Дверь застонала, и в зал, как апокалипсис, ворвались остальные старушки; некоторые из них были в компании своих старичков.

А. поменялся в лице.

– Немедленно выгоните их! – заорал он. – Вы не понимаете! Все вон!

Охранники, видимо, науськанные Линой, живо стали хватать старушек, заламывать им руки и выводить в холл. Старушки избивали охранников сумочками и компакт-дисками, которые они захватили, чтобы получить от С. автограф.

– Мы все тут сестры и братья! – кричала одна из старушек. – У него давным-давно не было больших концертов – мы не могли это пропустить! А вы изверги! Изверги! Вы ответите за это!

– А-а-а-а-а! Фашисты! Фашисты! – визжала другая старушка, пока двое бравых омоновцев волокли ее из зала под руки (на самом деле это были не омоновцы, но коллективные воспоминания старушек победили реальность, и одетые прежде в нормальную форму охранники стали выглядеть как исторически достоверные бойцы ОМОН).

– Вы нарушаете наши права! – выли старушки. – И его права тоже нарушаете! Мы его помним! Он ничем не хуже нас!

– Нельзя, нельзя, это нельзя, – бормотал А. – Это опасно, опасно, опасно.

– Что вы тут развели? – закричала я (сквозь визг старушек было уже ничего не слышно). – Это репетиция чего-то ужасного? Почему вы изгоняете старушек?

– Это опасно, – почти плакал А. – Нельзя.

В какой-то момент старушки победили омоновцев и с триумфом ворвались в зал.