Татьяна Замировская - Смерти.net [litres]

– Ты кому-то про это рассказывал? Вот про эту штуку со связью и проводом? – спросил А.

– Дженни рассказывал, – ответил С. – А больше никому. Это пиздец личное.

– Ясно, – грустно пробормотал А. – Дженни. Это твоя самая большая фанатка, с которой ты ужасно обошелся, я помню.

– Не фанатка, другое, – сказал С. – Но да, рассказывал только ей.

– А есть что-то такое у тебя в памяти, что ты никому никогда не рассказывал? – вдруг спросила я.

– Это как? – не понял С.

– Что-то такое о тебе, или о твоем прошлом, или о чем-то, что с тобой случилось, что ты при жизни не рассказывал ни одному человеку. Что-то совсем личное.

С. замолчал. Под ногами странно свистели, как последний выдох, листья.

А. несильно и небольно ущипнул меня за локоть, и я поняла, что это первый и последний раз, когда по отношению ко мне он проявил, продемонстрировал или сымитировал насилие.

– Почти дошли, – наигранно бойко сказал муж. – Вот там вдалеке огни – это уже соседняя улица, мы от нее в пяти минутах живем.

– Я трепло какое-то, – с тоской прошипел С. – Вообще не припомню ничего о себе из того, что бы я никому не рассказывал. Есть еще детские воспоминания, правда – как мама меня рожает, грудью кормит, пеленает в какие-то синие тряпочки – откуда знаю, что синие? Как колясочку однажды оставила на молочной кухне снаружи – но забыла, у какого выхода, их там было два, – а вышла через другой, не высыпа́лась, уставала, я страшно беспокойный был, пищал все время, как корзинка с котятами. Вышла – а меня нет. Так испугалась, кошмар. Но я по идее не должен это помнить. Может, ложные воспоминания. У вас есть такие?

– Есть, – сказал А. – У всех нас есть, это нормально.

– Очень сильно пахнет котиками, – повторил С. – Странный какой-то парк, ребятки, странный. Может, у меня токсоплазмоз? Мне никогда не нравился запах котиков. А теперь нравится.

Дома мы попытались как-то отвлечься от всего, что случилось. Я разлила по шатким бокалам на неправдоподобно сверхтонких паучьих ножках густое красное вино, вызревшее из моих подозрений и паники, муж нажарил тостов в устройстве, которое я до этого момента никогда в жизни не видела (видимо, муж тоже паниковал и подозревал), мы сели за стол.

А. постоянно проверял сообщения от Лины – их не было. С. из некоего коллективного чувства неловкости пошел бродить по комнатам с целью найти нашу коллекцию пластинок. («У нас нету коллекции пластинок!» – закричала я. «Но была когда-то!» – триумфально взвыл С., умный мальчик.)

– Я думаю, что Лине просто влетело от Комитета за то, что случилось, – сказал А. – И ей, наверное, запретили докладывать мне об этом. Вот она и молчит. Я завтра приду в Комитет и узнаю, что там было.

– Пусть бы тебя не уволили, – попросила я. – Иначе я не знаю, как у меня получится выяснить то, что я хочу выяснить.

– А зачем выяснять? – вытаращился А. – Тебе и так хорошо. Смотри, какой он прекрасный: тосты сделал, вино подливает. Зачем тебе знать правду? Ты же потом с ним жить не сможешь, если узнаешь.

– Да она самое главное-то уже знает и все равно живет как-то, – философски заметил муж. – Значит, я все-таки не такое уж и чудовище.

– Тебя вообще нет, – сказал А. – Ты украденная копия человека, о котором ты сам уже ничего не знаешь.

– Если тут кого-то и нет, то тебя, – разозлился муж. – Потому что ты копия человека, который уже давно разложился и стал землей, пустотой и червяками, и эти червяки уже давно сами стали землей и червяками сто раз. И этого твоего пианиста тоже нет, потому что все его червяки тоже стали червяками, но он при этом даже не копия, а воспоминания тысячи безумных старушек. Грубо говоря, его число бытия – ровно ноль. Твое – единица. А вот меня целых два – я настоящий и копия.

– А если настоящего тебя казнили и стерли? – с интересом спросил А. – Тогда у тебя тоже единица?

Повисла тишина. Было слышно, как вино тоже повисло где-то у меня в цифровом пищеводе и потрескивает там нехорошим электрическим звоном, будто подпрыгивающий стул с привязанными к нему, как мешок сена, моими нехорошими подозрениями.

– Где там С.? – прозвучала я сквозь этот мешок сена. – Пойду поищу его. Коллекцию пластинок ему покажу.

– У вас нет коллекции пластинок, – напомнил А.

Я обнаружила С. в спальне, он ковырялся своими тонкими музыкальными пальцами в замке трельяжа.

– Я закрыла его на ключ, извини. – Я погладила С. по плечу. – И муж об этом знает. Поэтому закрыто на совесть. Прости, пожалуйста.

– Но что там, что? – чуть не заплакал С. – Скажи мне, что ты там оставила?

Я взяла его за руку, подивившись тому, насколько у него хрупкое запястье, и нежно потянула прочь.

– Это такая штука, о которой я не рассказывала ни одному человеку, вообще никому. Понимаешь?

– Не понимаю, – тихо сказал С. – У меня таких нет.

Мне хотелось поскорей увести С. из спальни – коробка с письмами растревожила его, расшатала вконец; казалось, ему достаточно еще минуту-две побыть около трельяжа, и он просто растечется в ртутную лужицу. Хватит с него впечатлений на сегодня, подумала я и снова потянула его руку. А что, если рука оторвется, пришло мне в голову, – отрастет ли новая?

В этот момент у меня появилось ощущение, что в моей жизни – я же могу назвать это жизнью? на какой формулировке мы остановились? – уже было что-то похожее: два тихо недолюбливающих друг друга недруга сидят в кухне и пьют вино, один из них убил человека, и убитый человек – я – в темноте и тишине собственной осиротевшей спальни тянет чье-то воспоминание за запястье смотреть коллекцию пластинок, которой у нас нет.

– Стой. – С. говорит шепотом, хотя я ненавижу шепот, и это прописано в моем контракте и заявлено императивом в моем контексте. – Я все-таки скажу. Тут что-то не так.

– В смысле? – пробую я шепот на вкус.

– Я видел девочку.

– Где? Что за девочка?

– Тут, в этой комнате. Видел девочку. Она вышла из шкафа, потом подошла к окну. Увидела меня, снова убежала в шкаф и закрылась изнутри. Там была. – Он указал в сторону окна. – Это был призрак, я знаю. И у нее есть ключ тоже.

Я помотала головой, как будто мне на лицо налипла паутина.

– Нет, нет-нет.

– Да, похожа на тебя, – кивнул С. – Но не ты. Это ты в детстве? Что она тут делала? Это призрак?

– Что ты тут делал? Какого хера ты зашел в мою комнату? – почему-то заорала я, теперь уже грубо дернув его за руку. – Тебе всюду девочки мерещатся!

– Она там внутри, – серьезно сказал С. – Я знаю.

И постучал ногтем по шкафу.

– Пошел отсюда вон! – снова заорала я.

Кажется, я никогда не ненавидела себя так сильно, как в этот момент.

С. беззвучно вышел из комнаты. Я подошла к трельяжу, открыла его ключом, который висел у меня на шее – во всяком случае, я ощутила, что сейчас это тот самый ключ, который всегда висел у меня на шее – и которого никогда не было в настоящей моей жизни. (Я раньше так завидовала этим бойким дворовым детям с ключами на шее – а ты? Пожалуйста, позвени тихонько ключами, если да – и не очень тихонько, если нет.)