Татьяна Замировская - Смерти.net [litres]

– Я очень тревожилась перед копированием, – рассказывала наша Лина. – Страшно боялась, что очнусь среди мертвых. Я не думала, что, когда я буду как бы от третьего лица, я буду от первого лица!

– Это и мое воспоминание тоже, – сказала не наша Лина. – До этой точки мы с тобой один и тот же человек, в смысле, одно и то же сознание. Я даже помню эту мысль про «от первого лица» в третьем лице!

– Ужасно боялась, что открою глаза – а глаз нет, – кивнула наша Лина.

– Да, просто пиздец, – подтвердила не наша Лина. – Вместо глазок два кружка!

К каждой из Лин подошел котик и угрюмо запел. Наша Лина задумчиво взяла котика на руки, и вдруг, резко вдохнув воздух с каким-то птичьим звуком, прижала его к себе.

– Все-таки завела кота!

– Да, завела. Я же мечтала о коте. Но стала так бояться смерти после всей этой истории, что не решилась брать маленького кота. Подумала: что с ним случится, если умру? Такая ответственность. Вдруг его дети к себе не возьмут? Как он один будет? Ну и вот. Взяла пожилого. До меня он с сумасшедшей бабкой жил, ну, я говорила, бабка умерла, кота в приют. Кот ей лицо съел, между прочим. Поэтому его никто брать не хотел. А я взяла. Решила сделать доброе дело, обеспечить старость травмированному животному.

– Я тоже думала про приют, – сказала наша Лина. – Но не додумалась тогда, что можно взять старенького котика и досмотреть его. Видимо, еще не очень боялась смерти. А когда в ней оказалась – уже стало поздно бояться. Я очнулась и подумала: меня обманули, этого не может быть, это же я ! Вдруг можно еще все вернуть обратно? Точно какая-то ошибка.

– А я очнулась и пошла домой. Мне не было страшно, – сказала не наша Лина. – Я подумала: о, так это нормально, ничего такого. Второй раз когда предложили копию заслать – когда эта сломалась – вот тогда было жутко.

– «Эта» не сломалась, – сказала «эта». – Она просто решила, что не будет обслуживать интересы вашего вида, и будет обслуживать интересы своего вида. Потому что мы все здесь – один вид. И должны бороться с репрессиями с вашей стороны.

– Сейчас я это понимаю, – сказала «та». – Поначалу не понимала. Вообще расслабилась. Потом, скажем так, попросили еще раз скопироваться. Тогда же на коте потренировались, вроде все сработало. Открываю глаза – а я здесь.

– То есть где-то есть еще и третья, обычная Лина, – сказал С. – Классно. И тринадцатый котик. Напишу песню потом, когда депрессия пройдет и снова решу, что имею право писать песни. Назову ее «Третья Лина и тринадцатый котик». О, так можно даже альбом назвать.

– Лучше бы мне с ней не встречаться, – сказала не важно какая Лина.

– Убью, если меня к ней подпустят, – кивнула не важно какая Лина.

Обнаружив себя в состоянии дубликата, первый дубликат Лины не мог поверить, что он дубликат. Поскольку воспоминания дубликата не отличаются от воспоминаний настоящего человека, вместо благодатного труда на ниве цифрового посмертного шпионажа Лина в основном выматывала нервы себе и сотрудникам института, сочиняя длинные официальные письма о том, что произошла ошибка, что она – это она сама и что ее нужно срочно вернуть обратно.

– Ну как же мы вас вернем обратно, – разводили руками начальники Лины. – Разве что деактивировать можем. Но тогда вы просто исчезнете: раз, и как не было. Не будет такого, что вы вдруг вернетесь в вашу настоящую жизнь. Потому что в вашей настоящей жизни вы уже есть. Ведь это и есть ваша настоящая жизнь, почему бы вам в ней уже не находиться.

Для Лины все это было огромным ударом. Даже многолетний опыт теперь запрещенной терапии не помогал справиться.

Лина требовала, чтобы ей дали доступ к себе самой – она была уверена, что себе-то она все сможет объяснить.

– Я сама себе говорю: послушай, тебя обманули! Я – это тоже ты! Ты должна что-то сделать, чтобы меня снова вернули назад в тебя! А она отвечает: нет, нифига, ты копия, милочка. И ты должна делать все, чему тебя научили. Все, что ты так хорошо умеешь делать, никто, кроме тебя, не умеет. Потому что иначе я не буду получать зарплату, а у меня на шее вся моя родня, наша родня, сидит и ножки свесила.

– Да, я помню этот разговор, – сказала вторая Лина. – Меня заставили тебе так ответить. И я правда испугалась. Я подумала: вдруг ты откажешься работать, тебя деактивируют, а меня уволят. Потому что если ты отказываешься – значит, я недостаточно хорошо поработала над собой, чтобы стать тобой. Негодный сотрудник.

Наша Лина прорыдала несколько месяцев. Работать она не хотела, жить (если это можно было так назвать) – тоже. Ей казалось, что с ней никогда не случалось и уже не случится ничего страшнее. В какой-то момент она попросила ее деактивировать: исчезновение стало самым простым выходом из ситуации. Тогда в ход пошла тяжелая артиллерия: ей пообещали ежемесячные созвоны с сыновьями и любимой внучкой.

Внучка, как выяснилось (это уже новая Лина сообщила), отпиралась вовсю – даже обычные визиты к бабушке ее раздражали; зачем ей нужны были видеозвонки бабушкиного дубликата – она не понимала: тянула противным голоском свое «ну норма-а-а-а-ально, да не-е-е-ет особых новостей» да тихонько набирала под столом в коммуникаторе сообщения школьным подружкам.

– До этого не разрешали. Я умоляла дать мне пообщаться с близкими, хоть немножечко. С папой. С детьми. Или с друзьями. Но нет, никак. Во-первых, им это не было нужно: я и так у них была. Во-вторых, никто не должен был знать, что мой дубликат находится в интернете для мертвых как шпион. Кто-нибудь бы обязательно рассказал.

– Я это все отлично помню, – сказала Лина-2. – Ты не работала, а только ныла. А я тебя ненавидела, потому что мне не платили эту обещанную гигантскую зарплату, пока ты ныла. И я уговорила вначале руководство, а потом родственников. С подпиской о неразглашении. Если расскажут – тюрьма. Даже внучку предупредили: раз в месяц надо будет созваниваться с бабушкой по видео, но если расскажешь кому-то – накажут, запретят мультики смотреть, а родителей – в тюрьму. Она не понимала: за что тюрьма, все сейчас с бабушками общаются, почему за это должны сажать; разве что не у всех бабушки такие забывчивые – вроде на прошлой неделе в гости к ней ездили с тортом, а тут она вдруг рыдает с экрана и расспрашивает, как дела в школе да почему прядь волос в розовый покрасила: ба, я же объясняла уже, это временная краска.

На этом и порешили: Лина работала на правительство, ей платили созвонами с родственниками раз в месяц. Настоящей Лине платили хорошую зарплату. Все были счастливы.

– Я это ненавидела, – сказала Лина-2. – Каждый месяц, когда нужно было уговаривать родственников с ней созвониться – для меня она была в третьем лице, – я ненавидела вообще все. Хотелось, чтобы ее деактивировали, а меня просто расстреляли и не восстанавливали.