Елизавета Сагирова - Лето придёт во сне. Оазис

Смогли, хоть и с трудом. И унесли с собой столько помидоров, сколько оставалось в разорённой нами теплице. Кроме этого, прихватили несколько пучков зелёного лука с грядки. А вернувшись под гостеприимные деревья, снова уснули, на этот раз не тревожным, болезненным сном, больше похожим на обморок, а по-настоящему, как спали в своих приютских постелях после сытного ужина.

Возле этого посёлка, название которого так и осталось мне неизвестным, мы провели пять дней и четыре ночи, наполненных сытостью и ничегонеделанием. Воду брали из небольшого ручейка, найденного к востоку от железной дороги, а еды в изобилии хватало в огородах, куда мы наведывались еженощно. Правда, еда эта была всего лишь помидорами и огурцами вприкуску с зеленью, но после дней голода нам и они казались невероятно вкусными и сытными.

По ночам мы добывали пропитание и устраивали радостный пир, утром и днём отсыпались, а вечером, на закате, гуляли по полям, уже без прежней неприязни глядя на проносящиеся мимо поезда, кое-как ополаскивались в ручейке, там же пытались стирать одежду. Теперь я уже не жалела о том, что поезд увёз нас на юг, а не куда-нибудь ещё. Холодно больше не было. В посёлке мы раздобыли большую картонную коробку, которую разогнули и постелили под деревьями, соорудив лежбище. Укрывались одним оставшимся у нас пальто. Я даже подумывала соорудить шалаш, но боялась, что его кто-нибудь заметит и заинтересуется.

О будущем мы по молчаливому согласию не говорили. Какой смысл говорить о том, чего нет? И я, и Яринка прекрасно понимали, что рано или поздно будем пойманы и возвращены в коррекционный приют (наш или какой-нибудь другой, уже неважно) до четырнадцати лет, после чего отправимся в колонию. Умышленный поджог церкви – это вам не тот поступок, который можно списать на детское озорство. Да и детьми мы уже не были. О сроке в колонии, который мы получим, думать тоже не хотелось. Какая разница, если даже после освобождения наша жизнь будет мало отличаться от жизни заключенного? Яринка припомнила, что судимые женщины направляются не просто на промышленное производство, а на вредные работы, на строго охраняемые объекты, куда добровольно не пойдёт ни один законопослушный гражданин.

Так что мы не строили никаких планов и ничего не желали, просто наслаждались бытием. Эти поля, эти закаты, эти звёзды принадлежали нам, пока мы были здесь. Нам принадлежали жаркие солнечные дни и бархатные травяные ночи, шум проезжающих поездов и уютный свет посёлковых окон. Мы ели и пили вдоволь, мы спали, сколько хотели, нам никто не мог что-то запретить, нас никто не мог в чём-то ограничить. Мы были богаты и свободны, а разве это не та жизнь, о которой только можно мечтать?

Я даже подумывала о том, что, когда нам надоест это место, можно попробовать снова попасть на поезд (на этот раз, разумеется, взяв с собой еду и воду) и уехать в другие края, умчаться за горизонт к иным просторам.

Из общего безмятежного состояния выбилась только ночь с пятницы на субботу. Та самая ночь, в течение которой где-то далеко к северу отсюда ждала нас на перекрёстке машина с поднятыми «дворниками». Ждала и не могла дождаться. И когда над горизонтом забрезжил рассвет и в кронах деревьев запели первые птицы, я тихонько заплакала, отвернувшись от спящей рядом Яринки. Заплакала, потому что ясно увидела внутренним взором, как машина эта заводится, разворачивается и уезжает в сером свете занимающегося утра. Уезжает в туман, стелющийся над дорогой, растворяется в нём, чтобы никогда не вернуться.

Но даже над этим я не думала долго. Возможно, проявила циничность, не став жалеть о том, чего всё равно не исправить. А может, дала о себе знать защитная реакция психики, но уже через несколько минут после непрошеных слёз я крепко спала. А днём как ни в чём не бывало нежилась на берегу ручья, полоща в нём босые ступни и лениво болтая с Яринкой о всяких пустяках.

Постепенно мы осмеливались уходить всё дальше и дальше от своего временного пристанища, углублялись в бескрайние поля, где не было ничего, кроме трав и ветра, где вдали от людей свобода ощущалась особенно безгранично. Наши лица покрылись загаром, волосы, которые мы больше не заплетали в косы, выгорели на солнце, тела окрепли. Не знаю, как у меня, но у Яринки изменился даже взгляд. Теперь она смотрела на окружающий мир не настороженно, как в приюте, а безмятежно и слегка отрешённо, словно мыслями всегда была где-то в другом месте. Мы часто и много смеялись, а время от времени начинали хором орать песни, среди которых были и весьма неприличные частушки, какие Яринка слышала в городской школе. А благодаря свежему воздуху и постоянному движению наш сон на картонке под кронами деревьев стал таким крепким, каким никогда не был в тёплых и мягких постелях приюта.

И, несмотря на всю безысходность нашего положения, эти южные дни полной свободы запомнились мне как одно из самых счастливых и последних воспоминаний детства.

Всё кончилось на пятую ночь. Уже привычно мы пробрались в тёмный уснувший посёлок и, пригнувшись, двинулись по улице вдоль заборов, высматривая дом, на участке которого можно будет чем-нибудь поживиться. Выбор пал на расписной коттедж с мансардой, построенный в удивительном стиле – с закруглёнными углами, резными ставнями, покатой крышей и декоративными башенками, на которых светились уютные жёлтые фонари, он напоминал сказочный пряничный домик.

Мы невольно залюбовались этим чудом, глядя между прутьев такой же узорчатой и украшенной завитками ограды.

– Это ж сколько денег надо было вбухать в такую красоту? – мечтательно спросила Яринка, и от напоминания о деньгах мои мысли вернулись к насущным проблемам.

– Ну если тут водятся деньги, огород тоже должен быть хорошим. Лезем?

Подруга решительно кивнула, и мы перелезли через ограду, что было очень легко сделать благодаря её изгибам и украшениям. На четвереньках пробрались между грядок к большой теплице, такой же вычурной и разукрашенной, как и всё остальное здесь. Приоткрыли дверцу, скользнули внутрь, во влажное тепло и запах земли.

– Ух ты! – восхитилась Яринка, потянув к себе ближайший помидор размером с небольшую дыню. – Смотри, какие! Наверно, это какой-то особый сорт…

Разделить её восторг я не успела. Неожиданно вокруг вспыхнул яркий свет, и пришлось зажмуриться. Одновременно с этим снаружи хлопнула дверь и сердитый мужской голос крикнул:

– Кто здесь?!

Я приоткрыла глаза и увидела, что под потолком теплицы горит лампа, освещая её изнутри как аквариум.

– Бежим! – пискнула Яринка, бросаясь к выходу, в спасительную темноту.

Я поспешила за ней. Из-за неожиданного яркого света перед глазами плавали пятна, я плохо видела, куда бегу, и через несколько шагов растянулась посреди морковной ботвы.