Елизавета Сагирова - Лето придёт во сне. Приют

– Ты в будущем сможешь получить работу. Стать певчей в городской церкви. А там, глядишь, тебя заметит какой-нибудь мужчина и возьмёт замуж.

Внизу Яринка тихо буркнула что-то очень похожее на «срань господня», чем снова заставила набожную Настусю нервно ёрзать. А я задумалась над словами Зины. Петь в церковном хоре? Петь мне нравилось, но не то, что заставляли учить в церкви – бессмысленный набор непонятных исковерканных слов. «Иисус воскрес из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав» – что это, вообще?! Как можно подарить живот, и зачем он нужен тем, кто «во гробех»? Я пробовала спрашивать об этом у батюшки Афанасия, но он пустился в такие путанные и долгие объяснения, что впредь я зареклась заикаться на эту тему. Живот так живот.

То ли дело медвежья колыбельная! Её поёшь и как живого видишь тощего бурого мишку, растерянного, бродящего среди сугробов и не понимающего, куда подевались трава и цветы, вкусные ягоды и пчёлы, несущие ароматный мёд? И жалко его, и хочется чем-то помочь, и голос от этого делается тонким и звенящим, и летит ещё выше, особенно когда затягиваешь припев:

– Просто ложись и спи, лето придёт во сне…

Только разве позволят мне во время службы петь про медведя?

– Да ну, – отмахнулась я от Зининого предложения. – Это что, я должна буду, как наши певчие, постоянно ходить в платке и с кислой рожей? Не хочу.

Зина махнула на меня рукой и полезла под одеяло. Настуся последовала её примеру. Я же свесилась с кровати и, глянув на Яринку, многозначительно кивнула в сторону двери – «Пойдём, договорим?» Но Яринка с сожалением глянула на строго щёлкающие настенные часы, показывающие начало одиннадцатого. Впрочем, это нам не помешало. Под подушкой у каждой хранился блокнот с ручкой, как раз для таких случаев. Вооружившись ими, принялись писать и передавать друг другу записки в свете крошечных ночников, висящих над постелями. И ещё до того, как Агафья прошлась по дортуарам, веля всем гасить свет, план завтрашней ночной вылазки был готов.

Из комнаты Агафьи донёсся могучий всхрап, и Яринка шепотом запела:

– Нас крылом огородив, добрый ангел сны принёс…

С трудом сдержав рвущийся хохот, я пихнула её локтем в бок. Босиком, с распущенными волосами, держа обувь в руках, мы выбрались на лестницу и, переглянувшись, беззвучно засмеялись.

Весь день я нервничала и переживала, думая о предстоящей афере, и Яринка, судя по непривычной молчаливости, тоже. Зато когда время вылазки подошло, нами обеими овладело дурацкое нервное веселье. С трудом мы дождались полуночи, по очереди дежуря на подоконнике и следя за охраной. Охранники делали обход территории раз в час. И когда после двенадцати они прошли под окнами в обратном направлении, мы начали собираться. Осторожно оделись, стараясь не шуршать одеждой и настороженно поглядывая на наших, укрытых одеялами, соседок. Но те спали младенческим сном, и устроенной нами возни не слышали. Коридор мы миновали тоже благополучно, а на лестнице уже можно было и обуться.

– Во Агафья храпака даёт! – хихикнула Яринка, натягивая ботинки. – Если бы не знала, что это она, подумала бы – собака рычит.

Я шикнула на неё, но сама не выдержала и тоже захихикала. Так, хихикая, мы и стали спускаться. Двери, ведущие на другие этажи, были закрыты, но, учитывая то, что комнаты воспитателей находились у самых этих дверей, нам бы следовало вести себя потише. Однако странное, будоражащее кровь веселье не позволяло этого сделать.

Вестибюль на первом этаже встретил нас прохладой и приглушённым на ночь светом. Распятый мозаичный Иисус укоризненно смотрел со стены. Я вспомнила о том, что потерпел от Яринки его близнец в корпусе мальчишек, и снова не сдержала смеха.

Входную дверь на ночь закрывали на массивный засов, хоть и непонятно от кого. Я потянула его на себя, но он оказался неожиданно тугим.

– Блин… не открывается.

– Ну-ка, – Яринка встала рядом со мной, – давай вместе… Раз, два, три!

Мы дёрнули одновременно, и засов, неожиданно поддавшись, лязгнул так, что эхо отозвалось на лестнице. Испуганно переглянувшись, мы, не сговариваясь, юркнули в приоткрывшуюся дверь и тут же прижались к ней спиной, одновременно глянув вверх. Там, хищно нацелившись единственным глазом на крыльцо, висела камера видеонаблюдения.

Скользя вдоль стены, прячась в её тени, мы добрались до угла корпуса. Дальше оказалось ещё проще. По газонам, вдоль подстриженных кустов, служивших отличным укрытием, до прудика, а уже там – рукой подать – густые деревья. Возле пруда мы задержались. Здесь предстояло миновать широкое открытое пространство, которое захватывала одна из камер, пусть и находящаяся в отдалении. Теперь всё зависело от того, насколько внимательна охрана.

Присев за скамейкой, мы набирались решимости для последнего рывка.

– Красиво как! – вдруг шепнула мне в ухо Яринка, и я скосила глаза на неё.

Подруга, подняв голову, смотрела в небо. Там висела половинка луны и бежали рваные облака. В прорехи облаков выглядывали мерцающие звёзды.

– Ты никогда не выходила ночью?

– Нет. – Яринка повела взглядом вокруг. – Только в окно смотрела.

Я тоже огляделась. Такая привычная картина – школа, стадион, корпуса, деревья и дорожки между ними, сейчас, в уютном жёлтом свете фонарей, выглядели таинственно, почти волшебно. Вокруг было тихо и пусто. Я только теперь услышала, что воздух вокруг заполняет стрёкот сверчков, а откуда-то издалека доносится странный низкий шум, в который вплетается ритмичный перестук.

– Что это? – Я подняла палец.

Яринка прислушалась.

– Поезд где-то.

– Поезд? Я раньше их не слышала.

– Я тоже. – Подруга пожала плечами. – Днём их не слышно, наверно, из-за другого шума. Тут и шоссе из города недалеко.

Я не стала уточнять, что не слышала поездов не только днём, а вообще. Маслята находились слишком глубоко в тайге, где на десятки, а может, и сотни километров вокруг не проходили железные дороги. Конечно, поезда мне не раз доводилось видеть в кино, но там они звучали совсем по-другому. Сейчас же звук поезда, постепенно затихающий вдали, почему-то вселил в моё сердце странную печаль. И я прислушивалась к нему, пока Яринка не нарушила затянувшееся молчание:

– Ну что, рванули?

– А? А… давай. На раз-два-три?

Уповая на то, что у охранников в их караулке есть занятия поинтереснее, чем неотрывно пялиться в мониторы, транслирующие изображение с камер видеонаблюдения, мы кинулись к деревьям с такой скоростью, на какую только были способны. Я успела увидеть, как в неподвижной воде прудика, не отставая от нас, мчится половинка луны и как отсвет фонарей играет на огненных волосах бегущей рядом подруги, а потом деревья и кусты надвинулись на нас, окружив спасительной темнотой.