Георгий Саликов - Предпоследний выход

Ятин, сощуриваясь и протирая глаза, не помышлял о ближайшем будущем, и вошёл в первое попавшееся блестящее заведение для путешественников. Предъявил взору, уставшему от блеска, собственную ладонь со скромным и тускловатым ладонеглядкой. А тот вынужден был показывать в заморской стране только время (уже на четыре осьмушки вниз от востока), да налаживать связь. Никаких полезных и насущных сведений бесплатно через него не получишь. Взгрустнулось. И необъяснимая сиротливость всплыла на поверхность глаз Любомира Надеевича. Он поглядел на спасительный напёрстник. Сие устройство признаётся действительным в любой точке любой цветной страны в «Гужидее». Правда, его небогатые запасы не позволят разгуляться. Тем паче, блеск, вообще-то, дороговат. А Любомира Надеевича терзало простое любопытство. Ещё с высоты полёта, глядя на приближающуюся землю, он задал себе вопрос: а где толстенные ледники? Куда подевались? Любопытно ведь, чёрт побери. Или мы не туда едем? О том он и подал вопрос в «global information». И получил исчерпывающий ответ. «Ледники когда-то, в первые годы становления новой Американской народности, были для нас топливом, деревенщина необразованная, чистейшее и лучшее на ту пору топливо, и давно потрачено для блага народа. А в наше время наилучшим топливом является песок, понимаешь, тупица неотёсанный. Хотя, зачем тебе это надо знать на твою толстую задницу»? После получения такой справки Любомир Надеевич оглядел себя сзади и нашёл тамошнюю выпуклость вполне изящной. А когда взглянул на левую руку, заметил знак внимания: на его напёрстнике осталось меньше половины вещественных запасов. Так что побережливей, побережливей веди себя. Тем более, и без того ему знакомы государственные отличия в манере добывать жизненную силу. Россия, например, это делает путём отбора тепла у воды. Тепло у воды отбирается и доставляется потребителю, а вода становится льдом. Задумка весьма простая, но способы чрезвычайно замысловатые и. затейливые. Тогда как мудрецы Антаркти-да-Америки – наоборот – хитра на выдумку накапливать запасы жизненной силы при изготовлении воды изо льда, путём отнятия большего количества тепла у того, кто этот лёд растапливает. Вот почему внутри новой России уготовились прочные ледяные поля и вокруг неё поднялись высокие цепи ледяных гор. А здешние ледники бывшей Антарктиды – полностью потрачены. Нынче и пески в ход пошли. Теперь жизненная сила добывается из песков. Имеются свои пески, свежеобразованные из обнажившихся камней. Но от них мало толку. Поэтому закупаются они в иных странах, в основном, жарких. Американская жизнь требует наигромаднейших сил.

В помещении представительства по странствиям висело плоскостное изображение Земли, развёрнутое относительно южного остия. Америка, она же бывшая Антарктида, статно занимала господствующее положение посередине, окрасив себя сочным кирпичным цветом. Все остальные царства-государства на изображении Земли удалялись по окраинам. А Россия вообще растеклась по самой границе круга, по внешнему очертанию этого плоскостного представления, образовав нетолстую кромку, окрашенную в меру ярким и в меру нежным зелёным цветом посудного стекла. Других видов Земли, с любых боков, здесь не допускалось. Тем более – сверху. И всюду изящные письмена об испепеляющих воображение возможностях для желательных приезжих. Страна давнишних переселенческих обычаев взахлёб расхваливала себя и своё стержневое место во Вселенной.

Любомир Надеевич цокнул языком о дёсны и обвёл сиротский взгляд по внешней кромке изображения Земли, одновременно тяжеловато повздыхивая. Наверху слева, к этому нежно-яркому ободу был прицеплен мешочек синего цвета с россыпью золотистых звёзд. Бывшая Гренландия.

«В Европу, так в Европу, – подумал путешественник, – эта Америка слишком скоро успела осточертеть».

Раздался зуд на «бугре любви» левой руки.

– Племяшка, – вслух подумал путешественник и чиркнул по бугру ноготком.

На ладони всплыл сын племяшки. Тот собирался, было, что-то спросить, но, по-видимому, мгновенно сообразил сам, и ближайшее воздушное окружение ладони воспроизвело его звук:

– Ничего не надо с твоим ладонеглядкой сотворять. Сам приспосабливается. Если у тебя последнее видоизменение, можно воздействовать на него звуком. Что скажешь, о чём хочешь сказать, то исполнит. Но не вздумай врать и задираться. Относись к нему, словно близкому родственнику или наилучшему другу.

Любомир Надеевич знал о применении голосового общения помимо известного собрания в известном присутственном заведении на улице Фёдора Конюхова. Оно обычно происходит с наиболее близкими друзьями и родными по духу людьми. Но Ятин таковых не имел, то ли к счастью, то ли к сожалению. Даже сыну племяшки ответил не звуком, а мысленной благодарностью. Тот мгновенно исчез, а ладонь слегка скукожилась.

– Молодец, мой братишка, – снова вслух думал кратковременный посетитель чужой страны, – давным-давно женился и внука имеет, смышлёныша. И поговорить есть, с кем. А я балакаю сам с собой. Близкий человек. Единственный и неповторимый. А эти негодяи из учреждения, выдающее государственное пособие, остроумцы, догадались, что подарить. Друга.

Снова зазудилось у основания ладони. Любомир дотронулся до него пальцем. Ладонь высветлилась, но никто не возник.

– Не надо ругаться, – послышалось оттуда, – если чего невтерпёж и доподлинно станет угодным, так и скажи. Без дураков. Прости. Не подумай, что я ругаюсь, я по-дружески выражаюсь.

Голос не столь грубый, но и не слишком ласковый, незаметно, чтоб учтивый, скорее, непокорный, нетребовательный, ничего не просящий и не укоризненный, но и нельзя сказать, будто спокойный, так как в нём явно прочитывалось лёгкое возбуждение, похожее на некоторый мягкий натиск. И нет в нём заметной зависимости. Ага. Именно такой и выдался голос из ладонеглядки: вольный и независимый. То ли женский, то ли детский.

– Чем тебя выключить? – спросил владелец прибора, вспомнив давешнее желание, произошедшее рано утром в удобной кроватке дома.

Свет на ладони погас.

«Ну вот, обиделся», – про себя вымолвил обладатель словесного существа, но вслух не обмолвился, посему «ладонеглядка» не отвечал и на мысленное суждение. Или тоже произвёл про себя собственное независимое воззрение по поводу владельца.

«И женщины тут не женщины, а чёрт знает что. – Ни с того, ни с сего подумал Ятин, твёрдо не желая с кем-либо знакомиться в блестящей стране. Осерчал, что ли чуть-чуть из-за ощущения сиротливости и чужаковатости, вместе взятыми. – Правильно говорят: вумен. Угу. Вумен и есть». А затем повторил про себя замечание ладонеглядки и друга: «не ругайся».