Радомира Берсень - Не обижайте женщин. Часть 2

– Ну что там? Чего он натворил?

Демон мрачно взглянул на нее.

– Твой мужик только что сбил двух детишек. – И снова перевел взгляд на весы, огонь в его глазах неистовствовал. Струйка песка вдруг стала толще, будто кто-то разжал кулак. Левая чаша рывком опустилась. Ромулла захлопала в ладоши.

– Что же, у меня, кажется, появился шанс! – Заявила она радостным голосом, и демон злобно взглянул на нее.

– Пока что только шанс, – прошипел он, но струйка песка вдруг стала еще обильнее и правая чаша резко взлетела вверх с тоненьким звоном.

– Ну, что там? Что? – С волнением спрашивала Ромулла, ее глаза горели торжеством. Демон хмурился и что-то приборматывал себе под нос, с неприятным присвистом. Песочная струйка становилась все тоньше, пока, наконец, не исчезла совсем. Левая чаша весов оказалась заполнена доверху, правая – более легкая – поднялась вверх и замерла. Азгарот негромко хмыкнул и убрал весы. Затем приподнял руки и скрестил когти, заскрежетав ими. Его хвост раздраженно стукнул по полу.

– Что ж, в этот раз ты выиграла, – он рычал и шипел, плюясь сквозь зубы, – твой жалкий мужичонка убил сбитых им детишек – чтобы те его не смогли описать, чтобы его не нашли. Убил своими руками, пустив им кровь, а тела отдал на растерзание бродячим псам. И теперь он действительно уйдет со мной. Я пошел.

Он встал на ноги, заполнив собой почти всю комнату, плечи демона упирались в потолок, блекло догорающие свечи едва сдерживали его.

– Детишек, конечно, жалко. – Вздохнула Ромулла и тоже поднялась, безбоязненно глядя демону в лицо. – Но ты должен сказать, сколько я теперь проживу. Ты обещал мне его жизнь, если он действительно окажется достаточно хорош для тебя. Вот – он твой. А мне его жизнь. И я хочу знать сколько она мне еще добавит лет.

Несколько напряженных минут оба молчали. Азгарот яростно раздувал ноздри и играл когтями. Ромулла смотрела на него, скрестив руки на груди. Затем демон сплюнул, отчего пол украсил шматок ядовито шипящей слизи, мгновенно проевшей глубокую дыру.

– Ты проживешь достаточно долго, – процедил он сквозь зубы, – скажем, еще лет пятьдесят. А потом мы с тобой встретимся.

– Это мы еще посмотрим, – спокойно откликнулась Ромулла, выжидая, когда демон, наконец, уйдет. Но тот отчего-то не торопился. Он рассматривал ее, как рассматривают проститутку, оценивая ее способности. Затем ткнул в ее сторону когтем указательного пальца.

– Я тебя предупредил. Через пятьдесят лет я вернусь. И в этот раз ты меня уже никак не обманешь. Ты будешь моей. Моей!

Он отвернулся и комната содрогнулась, брызнули во все стороны осколки оконного стекла. Ромулла пригнулась, закрывая голову руками, дожидаясь, когда стихнет яростный гул и угаснет огонь, порожденный гневом демона. Кроваво отблескивающее пламя заполнило все пространство, где он только что сидел – от пола до потолка. Ромулла медленно выпрямилась и мягким движением развела руки в стороны, затем соединила их резким хлопком – огонь мгновенно исчез. Она огляделась: стены покрыты жирной копотью, в воздухе стоит запах гари, крови и серы, пол весь в дырах с иззубренными краями – следы от плевков Азгарота. Пожалуй, она ничего не будет объяснять квартирной хозяйке – теперь это ее проблема. Потому что ей больше не нужна комната для ритуала. По крайней мере, в ближайшие пятьдесят лет.

Ромулла запрокинула голову и счастливо расхохоталась.

Зайдот

Тускло-грязная синева замазала небо, будто окончательно стирая с него следы уставшего солнца, провалившегося за горизонт. Резкий осенний ветер хлопал вымпелами, дергал палатки, мотал пакеты из-под попкорна и картошки фри. В самом большом шатре уже никто не аплодировал и не смеялся, там пригасили свет и выметали мусор. Отчаянно болтались тусклые лампы, которые включили вместо веселых разноцветных гирлянд, отчего мохнатые лапы теней то и дело порывались проникнуть в шатры. Кто-то негромко переговаривался, где-то заливисто смеялся молодой парень. На столбе, у входа на ярмарку, сердито дергалась отклеившаяся афиша.

За стоящим отдельно, завалившимся на один бок вагончиком, горько всхлипывала девочка. Ей было всего двенадцать, но из-за высокого роста, крупных мужских плеч и мосластых суставов она выглядела старше. Девочка размазывала слезы по лицу, прислонившись спиной к вагончику. Ее никто не искал. Она никому не была нужна. Девочка жила в цирке уже три года, но все еще чувствовала себя чужой. Ей было противно выходить к публике в блестящем облегающем купальнике – мужчины тут же начинали улюлюкать и свистеть, оценивая ее начинающие наливаться женские формы. Девочка отчаянно стеснялась и каждый раз отказывалась выходить, но ее заставляли – грубо и действенно. После каждого выступления она пряталась за вагончик с реквизитом и долго плакала. Сегодня же все прошло просто ужасно – она уронила реквизит, налетела на шпрехшталмейстера и едва не упала на зрителей. За занавесом шпрехшталмейстер отругал ее за зажатость и «нелепые ужимки», велел усилить тренировки и вел себя очень грубо. Когда же, закончив выступление, она хотела убежать в вагончик, ее окружили клоуны, мерзко кривляясь, они щипали ее и дразнили обидными прозвищами. Она ненавидела клоунов. Она ненавидела всех, кто работал в этом цирке. Сейчас девочка была готова на что угодно, лишь бы не возвращаться обратно, в вагончик, который она делила с гимнастками. Эти шумные вульгарные девицы наверняка уже выпили по стаканчику и вовсю веселятся, подкалывая друг друга пошлыми шуточками. Девочка ненавидела цирк, но ей некуда было пойти – когда ей было девять лет, родители продали ее в цирк-шапито. Вот уже три года она бродила по свету вместе с другими артистами, успевая учиться лишь урывками. Она понимала, что таким образом ей никогда не закончить школу, а значит – и не получить образования. Кем она станет, когда ее номер перестанет быть интересным? Куда она пойдет, когда ее выгонят? Что с ней будет, если цирк закроется?

Девочка еще пару раз всхлипнула и тщательно вытерла лицо рукавом старенькой рубашки, накинутой прямо на сценический купальник. Она ужасно замерзла. К тому же, она сидела прямо на земле, к которой примерзла осенняя листва. Несколько газет, сунутых под задницу, совершенно не спасали ее от пронзительного вечернего холода.

Только она собралась встать, как рядом появилась густая тень – девочка боязливо подняла глаза, пытаясь разглядеть силуэт стоящего перед ней человека.

– Эй, это ты тут плачешь? – Голос был ей незнаком. Наверное, это последний посетитель, который ищет, где бы слить все выпитые за этот вечер литры пива и колы. Девочка не ответила ему, отвернулась и судорожно икнула, с трудом унимая слезы. Ей хотелось, чтобы мужчина ушел. Но он не ушел, наоборот, присел на корточки, внимательно вглядываясь в ее лицо. Затем поднял жесткую шершавую ладонь и осторожно вытер ее лицо.