Павел Когоут - Палачка

В ту субботу, когда Карличек вез Влка с Шимсой из квартиры Тахеци, их фантазия работала на полных оборотах. Яркая индивидуальность Лизинки — после знакомства с пани Тахеци они предполагали, что доктор Тахеци подаст им заявление о приеме, — заставляла их продумать все до конца. Выдать ей свидетельство об окончании с направлением на работу, как заурядной учительнице или медсестре, и пустить ее по течению было бы безответственно и глупо. Атмосферу областных „точек“, куда подручных по сей день часто набирали из среды деклассированных элементов, даже такие тертые калачи, как они, переносили с трудом; нетрудно было представить, каково придется там неопытной девушке. Конечно, они могли подбадривать ее своим присутствием, но к чему это приведет? Чтобы все говорили, что ПУПИК выпускает специалистов, которых профессорам приходится подводить к „вешке“ за ручку?

Выход они нашли быстро — в идее Шимсы „double-hangmen": [38] "палачи-дублеры" (англ.) поначалу организовать смешанную команду из двух человек для обслуживания смешанной пары клиентов. Камнем преткновения стал вопрос, кого дать Лизинке в напарники. Горбатый Альберт, монголоидный Шимон и тучный Франтишек не подходили Лизинке каждый по-своему — возникало полное несовпадение жанров. Театрал Влк выразил это образно: с Альбертом получался архаический романтизм типа „Собора парижской Богоматери“, с Шимоном — поэтическая аллегория a la „Красавица и зверь“, а с Франтишеком — пошлый кафе-шантан. Близнецов по понятным причинам разъединять не хотелось, а вместе с Лизинкой они, как считал Влк, и без костюмов с блестками смотрелись бы как цирковое трио. В конце концов решено было нарушить принцип „газ — сильные токи“ и, опять-таки по выражению Влка, подыскать Джульетте Ромео. Случайность, эта возлюбленная сестра успеха, оказалась к ним благосклонной и на этот раз.

В начале июня, когда практическая подготовка шла полным ходом и можно было рассчитаться с накопившимися на выездных „точках“ долгами, они обслуживали деревенского почтальона, столкнувшего с обрыва незамужнюю работницу расположенного в горах пансионата. Тот тщетно пытался оправдаться; дескать, она каждый день сама себе посылала открытки, и он должен был таскаться к ней наверх, а там она бесстыдно соблазняла его, но он не поддавался, вот она и спрыгнула сама, из мести. Обо всем этом рассказал им начальник тюрьмы, один из тех пустобрехов, которых они терпеть не могли и с которыми теперь, как с будущими работодателями своих ребят, вынуждены были обходиться любезнее, чем раньше. Вскоре выяснилось, что его болтливость преследует вполне определенную цель — подлизавшись к ним, попросить: не могли бы они (ведь всем известно, что они работают „экспрессом“!) ускорить приготовления, чтобы обслужить этого почтаря, как он его добродушно называл, с утра, а не после обеда? Тому без разницы, упрашивал начальник тюрьмы, а он приглашен шурином на забой свиньи и зовет их присоединиться к нему — вся родня давно мечтает с ними познакомиться.

Они уступили, за что и поплатились, поскольку не успели заранее прикинуть на глазок, каков этот почтальон. Их ждал неприятный сюрприз: в камере смертников им выдали сморчка, не тянувшего и на сорок пять килограммов. Ясно было, что собственный вес тут не поможет, а так как голова у него росла прямо из плеч, то не годился и „триктрак“. Пришлось воспользоваться старинным способом: просто повиснуть у него на ногах и потянуть вниз. Но все равно он больше минуты хрипел и испражнялся — этого оказалось достаточно, чтобы испортить им настроение, хотя упрекнуть их было некому: судью и прокурора тоже пригласили на забой.

Всю дорогу (их вез сам начальник и, к счастью, без передышки описывал, как делается зельц) они угрюмо молчали; когда же вместо аромата шкварок поездка завершилась радостным хрюканьем борова возле корыта с горячей водой, им показалось, что Господь отвернулся от них.

— Тоник! — крикнул начальнику тюрьмы шурин, выбежавший им навстречу. — Дело дрянь, мясник не пришел!

— Где, — побледнев, спросил начальник, — эта сволочь? Давай адрес, и Людва, — продолжал начальник, поворачиваясь к прокурору, — покажет ему, где раки зимуют!

— Так ведь он, скотина этакая, — удрученно сказал шурин, — в больнице…

Сознание того, что никто из сильных мира сего не может изменить создавшуюся ситуацию, подействовало на всех так угнетающе, что воцарилась тишина. Ее нарушил тихий голос из-за забора, отделявшего их двор от соседского сада.

— Я, — возникнув перед ними, словно deus ex machina в античной трагедии, произнес стройный и очень бледный подросток в застиранных джинсах, — пожалуй, могу вам подсобить…

— Ты? — с надеждой и недоверием переспросил шурин. — Ты что, мясник?

— Он-то нет, — ответил за него мужчина с усика ми, видимо, сосед, — но управляется не хуже папаши — братца моего то есть. Знаешь, Венца, парень на вид неказист, но руки у него не из задницы растут.

— Но у нас, — в отчаянии сказал шурин, — и патронов-то нет!

— Вы его подержите, — сказал мальчик, — а я ножом заколю. А лучше всего, если есть, — добавил он и покраснел, словно испугавшись внимания, которое к себе привлек, — деревянная кувалда. Я бы его стукнул, и все дела.

Не ожидая ответа, он взялся правой рукой за колья и ловко перемахнул через забор, при этом, правда, слегка запыхавшись. У Влка с Шимсой он уже начал вызывать интерес: для Ромео ему не хватало только средневекового наряда. Еще больше он их заинтересовал, когда, встав с кувалдой в руке посреди двора, без посторонней помощи, словно на корриде, одним уверенным ударом свалил пробегавшего мимо борова (Шимсу даже передернуло — так это напомнило ему собственное прошлое) и тот рухнул к его ногам. Бросив молоток, он вытащил длинный нож, который перед тем заткнул за кожаный пояс, и прикончил животное так искусно, что из туши не вытекло ни одной капли крови.

Двумя часами позже по дому уже разносился аромат свиного сала, а подогретая алкоголем компания вовсю горланила народные песни. Влк ответил на обычные вопросы „Кто держится смелее — мужчины или женщины?“, „Это больнее, чем рвать зуб?“ или „А правда, что они при этом могут обоссаться?“, расписался в детских альбомах на память и, предоставив наиболее любознательным дамам Шимсу, подошел к Рихарду, который набивал фаршем свиные кишки.

— Вы где-то учились? — спросил он.

Влк не ожидал, что его слова вызовут такую реакцию: мальчик выронил колбасу в таз с приправленным специями фаршем и изо всех сил ухватился обеими руками за стул, чтобы скрыть дрожь. Но его смятение выдали красные пятна, выступившие на щеках.

— Послушайте, — жалобно сказал он, — что же, мне и помочь вам нельзя?