Наталья Антарес - Опасная работа

Я искренне надеялась, что до слуха Индрека донеслись лишь невнятные отголоски нашей с мамой беседы, иначе мне впору было незамедлительно сгореть со стыда. Дурдом какой-то! Кажется, мама никогда не избавится от привычки отчитывать меня, как подростка, какого бы возраста я не достигла. И в пятнадцать, и в двадцать, и в тридцать я неизменно получала свою порцию маминых нотаций, и утешала себя только тем, что аналогичным образом мама обращалась и с отцом, благополучно разменявшим шестой десяток. Справедливости ради, нужно сказать, что в свое время папа добровольно уступил маме лавры «главы семьи», и при всем желании я не могла припомнить ни одного эпизода, чтобы он в этом раскаивался. Так уж исторически сложилось: будучи классическим «маменькиным сынком», после смерти бабушки отец женился на той, кто сходу продемонстрировала ему авторитарный стиль. Нрав у мамы всегда был решительный и жесткий, но за интересы своей семьи она стояла горой. Когда нас принудительно выселяли из заложенной квартиры в столице, мама лично спустила судебных приставов с лестницы и держала оборону до тех пор, пока нами не занялась полиция. Однако, невзирая на далеко не женскую силу воли, внешне мама была довольно видной дамой, и сколько я себя помнила, за ней постоянно ухлестывали разного рода невзрачные мужичонки, инстинктивно чувствующие в ней поддержку и опору. Обычно таких кавалеров мама культурно отшивала, а вот особо навязчивым поклонникам запросто могла и дать физический отпор, причем, рука у нее была, ох какая тяжелая! Именно благодаря маме, мы выжили в этом жутком кошмаре с банкротством и переездом в райцентр – ее несгибаемый внутренний стержень не позволил отцу впасть в отчаяние, а мне – потерять надежду. Да, мы с папой ее безгранично обожали, но лично я смогла вздохнуть свободно, лишь вырвавшись из-под ее контроля. Даже три года неудачного гражданского брака я порой вспоминала с ностальгией – пусть из этих отношений ничего не вышло, зато я жила отдельно от мамы. Впрочем, мама великолепно умела держать меня на коротком поводке даже из другого города: она была уверена, что лучше знает, что мне нужно делать, а я, в свою очередь, в знак протеста поступала назло и в девяноста девяти процентах ситуаций убеждалась в маминой правоте. Пожалуй, последнее обстоятельство и являлось наиболее обидным, наглядно показывая, как можно к тридцати годам толком не нажить собственного ума!

Не знаю, слышал ли Индрек, как мама устроила мне форменную взбучку по телефону, но в его бесцветных глазах по-прежнему сквозило откровенное равнодушие, из чего я сделала оптимистичный вывод, что чужие семейные разборки волнуют моего спутника равно в той степени, в какой они касаются его драгоценной персоны. Похоже, до тех пор, пока мама не вознамерится проинспектировать, как протекает моя вольная жизнь в столичном мегаполисе, Индрек лишний раз даже не вспомнит о ее существовании. Тем не менее я испытывала значительные сомнения, что с Индреком у мамы сработают излюбленные методы разрешения межличностных конфликтов, а, следовательно, лучше было вообще ни под каким предлогом не допускать их встречи. А еще я так и не намекнула маме, в какую беду угодила по собственной дурости, и сделала я это вовсе не потому, что в считаных миллиметрах от жизненно важных органов недвусмысленно ощущалось прикосновение холодного острия, а совершенно по иной причине. Причем данная причина была настолько идиотской, что даже вообразить сложно – я в бесчисленный по счету раз поступила вразрез с мамиными наставлениями, и мне до боли опротивело снова и снова с горечью признавать ее абсолютную правоту. Будь что будет, хватит вечно держаться за мамину юбку, за свои ошибки нужно отвечать самой. И пусть мама буквально за шкирку вытащила меня из едва не закончившихся трагедией отношений, пусть она регулярно поддерживала меня деньгами и пусть она только что пообещала по блату трудоустроить меня в Департамент по статистике – хотя бы с чем-то я должна, наконец, разобраться самостоятельно?

Явственно отразившаяся у меня на лице решимость, однозначно, не понравилась резко насторожившемуся Индреку. Его глаза слегка потемнели, а сжимающие оружие пальцы заметно напряглись. Индрек молча смерил меня задумчивым взглядом, словно прокручивая в голове содержание моего разговора с мамой и безуспешно пытаясь отыскать в нем признаки зашифрованного клича о помощи. В итоге, Индрека, естественно, постигло разочарование, но тревожное состояние, судя по всему, так и не отпустило: он вдруг так пристально и внимательно посмотрел мне в глаза, что моя душа устремилась в пятки со сверхзвуковой скоростью.

–Ты жаб боишься? – без каких-либо эмоций в голосе осведомился Индрек, и я откровенно растерялась от столь нелогичного перехода от одной темы к другой.

–Не знаю, – неопределенно повела плечами я, – не приходилось с ними сталкиваться вживую.

Индрек настойчиво подтолкнул меня по направлению к остановке, и несколько минут мы шли по влажному асфальту, со дня укладки которого не прошло и месяца, но количество ям и выбоин уже невольно вселяло страх перед будущим. Дождя вроде бы не наблюдалось, однако, на улице поднялся ветер, несущий с собой ледяное дыхание грядущей зимы.

–Увидишь жабу, не пугайся! –внезапно предупредил меня Индрек, и я чуть было не перелетала через искусственную дорожную неровность, в просторечии именуемую «лежачим полицейским», – вспомни о том, что перед тобой всего лишь безвредное земноводное, которому не повезло с внешностью. Действительно опасаться следует тех, кто поражает неземной красотой – уродливые бородавки заставляют нас брезгливо держаться на расстоянии, тогда как обманчивая красота искусно заманивает в сети. На каком маршруте можно отсюда уехать в Старый Центр?

ГЛАВА X

Честно сказать, я так до конца и не поняла, что это было, глубокая философия или ценный инструктаж, но обратиться за уточнениями к Индреку так и не решилась. Интуиция подсказывала мне, что в данном случае «многие знания есть многие печали», и когда придет время снабдить меня дополнительной информацией, Индрек непременно сделает это и без моей подсказки. Его олимпийское спокойствие меня по-прежнему раздражало, однако, я вынуждена была признать, что безупречное хладнокровие Индрека фактически уравновешивало взвинченное состояние моей нервной системы и не позволяло мне впадать в панику. А поводов для мандража, между тем, у меня хватало с избытком…

Мой спутник не доверял мне до такой степени, что каждое непроизвольное движение воспринимал в качестве попытки к бегству, и реагировал на него соответствующим образом – лежащая на моей талии рука моментально напрягалась, словно напоминая о возможных последствиях подобных провокаций. Мое сердце в ужасе сжималось, и на несколько секунд прекращало биться, а когда ритмичные сокращения возобновлялись после мучительно долгой паузы, я отчаянно хватала воздух пересохшими губами в инстинктивном стремлении пополнить образовавшийся дефицит кислорода. К сожалению, Индрека, мои страдания совершенно не трогали, и его бесцветные глаза задумчиво созерцали окружающее пространство, не выражая при этом ровным счетом ничего. В искусстве органичного слияния с толпой Индрек достиг поистине немыслимых высот, и даже я сейчас с трудом представляла, как он выглядит без вязаной шапочки и бесформенной дутой куртки, хотя еще совсем недавно этот человек с аппетитом ел яичницу у меня на кухне.