Олег Авгуров - Пластмассовые лица. Часть первая

– Но, милая, – с жаром обращается к ней Микки, – то, что мне предлагают, это гораздо интереснее и перспективнее, чем какой-то домик во Флориде, – он немного усмехается. – Ты понимаешь, что мы с тобой будем купаться в роскоши. В нашем распоряжении будут лучшие виллы, шикарные автомобили. Ты будешь одеваться в лучших бутиках. Нашим детям будут открыты все пути в этом мире. Они не будут мучиться, как мы, и, возможно, никогда не будут знать, что такое нищета. Амелия, любимая, послушай, – он приближается к ней. – Такой шанс выпадает раз в жизни. Больше никто и никогда не предложит мне подобного. Если я сейчас откажусь, то мы никогда не увидим, что такое жизнь без нужды. А мечта, которую ты рисуешь, вообще может не воплотиться.

– Но, Микки, ты продаешь свободу! Что ты потом скажешь своей совести? Как ты будешь смотреть в глаза людям? Своим детям? Как ты будешь оправдываться перед самим собой, понимая, что ты продал себя и всё, что у тебя есть?

– Совести?! – Микки засмеялся. – Я тебя умоляю, Амелия. Кто же в наше время думает о таких вещах? А свобода – это вообще что-то непонятное. Мы сейчас тоже несвободны, согласись. Мы зажаты в тисках неблагополучия. Мы не можем позволить многих самых элементарных вещей. У нас даже нет денег на билеты во Флориду, в которую ты так мечтаешь уехать. Разве это свобода? Да пропади она пропадом такая свобода!

– Я не верю своим ушам. Неужели это ты, Микки? Неужели за тебя я выходила замуж? Неужели ты готов сдаться? Продать мечту? Ты говоришь совсем, как они.

– Но, дорогая, – Микки пытается обнять жену. Она вырывается из его объятий.

– Уйди, Микки. Я прошу тебя. Я не могу сейчас. Как всё запуталось. Нет, не может этого быть, – хватается за голову.

– Но я делаю это ради нас обоих, Амелия. Я же…, – он выдерживает небольшую паузу и бережно произносит:

– Люблю тебя….

Стоп! Снято! – прозвучал голос режиссёра. – На сегодня всё! Хватит с меня… – Уоллберг снял кепку и вытер платком пот со лба.

***

Режиссёра звали Питер Уоллберг. Многие говорили, что Уоллберг слишком дотошен, но при этом отмечали его высокий профессионализм. Самым важным критерием считает реалистичность происходящего в кадре. «Главное – чтобы зритель поверил!» – говорит он постоянно. Его отношение к новому актёру в команде «Дримс Пикчерз» однозначно предвзятое. Как и Рейнольд Морган, он не верит, что актёры вообще на что-то способны самостоятельно – в их работу необходимо вмешиваться, их игрой необходимо управлять на всех этапах кинопроизводства.

Так же как и глава компании «Дримс Пикчерз», Уоллберг – законченный прагматик. Джон сразу почувствовал, как тяжело с ним работать. Разные мировоззрения, отношение к жизни и к ценностям, безусловно, создали определённые недопонимания и разногласия, которые Джону пришлось держать в себе, так как человеком он был крайне неконфликтным и дружелюбным.

За время съёмок нового фильма много перемен произошло в личной жизни Джона Вайера. Они с Джилл решили, что не стоит тянуть со свадьбой. Теперь у них была своя квартира, своя большая кровать и более-менее устроенная совместная жизнь, в которой все радости и печали они делили на двоих.

Джиллиан, так же как и Джон, продолжала сниматься, поэтому виделись они всё равно нечасто, но зато, когда оказывались вместе, просто растворялись друг в друге. Им не нужны были поездки, путешествия и прочие развлечения, они просто запирались дома, отключали связь с внешним миром и проводили время вместе, наслаждаясь каждой минутой.

Джилл, как и прежде, помогала Джону в актёрской работе. Они периодически репетировали его роль в новом фильме, часто обсуждали, каким должен быть новый персонаж; какие события повлияли на него; какие у него должны быть мотивы совершить тот или иной поступок. Но почему-то всё, что они выдумывали, шло вразрез с видением режиссёра. Когда Джилл узнала о новой претензии Уоллберга насчёт сомнений, она вообще была почти в бешенстве:

– Да за что ему только награды дают. Он же бездарь! Как такое вообще можно требовать? Именно сомнения и неоднозначности обогащают персонажа эмоциями, чувствами, каким-то духовным поиском, делают его настоящим, живым человеком! А это! Это не герой, это какая-то картонная фигурка получается! Это абсурд!

– Может, ты попросишься вместо него режиссёром? – шутил Джон. – С тобой мы точно сработаемся.

Джону нравилось, что Джилл так активно участвует в его актёрской деятельности, но иногда его посещали и иные мысли. Он думал о том, что он до сих пор немного несамостоятелен, что Джилл во многом довлеет над ним. Она ни в коем случае никогда не навязывает свою точку зрения, но он постоянно принимает её.

«Возможно, потому что она права? Она говорит такие вещи, которые и я считаю правильными. Почему я должен отказываться от них? Следовать им наперекор? Только для того, чтобы убедиться в своей значимости? В том, что я тоже способен принимать решения? Что у меня есть талант?» – успокаивал он себя.

«Я ведь и сам многое сделал. Получил роль Энтони. Меня выбрали среди сотен других претендентов, а значит, поверили в то, что я смогу его сыграть. Да, она мне помогла, но это не ничуть не умаляет моих способностей. И почему, собственно, я должен отказываться от помощи любимого человека? Если мы созданы друг для друга, то, значит, должны помогать друг другу, и в радостях и в горестях всегда быть рядом. Разве нет?»

Несмотря на подобные рассуждения, иногда у Джона случались настоящие приступы беспомощности. Это было похоже на психическое расстройство: его бросало из крайности в крайность от полной уверенности в том, что участие Джилл в его работе – это благо, до абсолютной растерянности или даже страха по поводу того, что она уж слишком часто помогает ему. И ситуация с новым режиссёром только подливала масла в огонь. Ведь Питер Уоллберг был тоже достаточно именитым кинодеятелем, имел много наград и, наверняка, знал, что делает.

«Может, Джилл и не всегда бывает права? А я просто люблю её, поэтому для меня так значимо всё, что она говорит и делает?» – спрашивал себя Джон и не мог найти ни одного убедительного ответа. А вопросов с каждым днём становилось всё больше. Чем чаще Джон об этом думал, тем сильнее это давило на него. Непонятно откуда, но вдруг появилось странное стремление к автономности от Джиллиан. Возможно, её авторитет слишком давлел над ним? Возможно, это произошло из-за слухов вокруг его премии «Оскар» за роль Энтони? Ведь тогда очень многие сомневались в его победе. Газеты писали, что его взлёт вполне объясним родственными связями с семейством Фокс. Как Джон ни старался, он не смог этого забыть. Он представлял, как в известных кругах обсуждают его с этой неблаговидной стороны и, что ещё хуже, смеются над ним, от этого возникало непонятное чувство стыда. Возможно, Уоллберг и сейчас смеётся над ним на пару с мистером Морганом? От этой мысли некуда было деться, она ела изнутри.