Альбина Шагапова - Радужная пандемия

– Но ведь у тебя их нет на животе, – с фальшивой весёлостью проговорила я, и самой стало противно от этой фальши со сладковато-тухлым душком. – Значит, у тебя есть шанс. А ещё есть возможность сделать так, чтобы ты смог сходить в туалет.

Всё, Лизка, работай! Вспоминай то, чему тебя учили когда-то в институте, и чем ты до сей поры ни разу не пользовалась.

Итак, где у нас первая точка? Вот она, с права от верхней передней ости подвздошной кости. А вторая? Место проекции печёночной кривизны. Не такая уж ты дура, Лизка! Помнишь ещё, чему тебя вредная Акифьева учила! Весь факультет её боялся, перед экзаменом студенты валерьянкой накачивались, если узнавали, что принимать будет эта страшная женщина. Третья точка располагается в проекции селезёночной кривизны, ну это и так понятно. И четвёртая точка находится симметрично первой. Что ж, уважаемая госпожа Акифьева, вы могли бы мной гордиться.

Акифьева меня любила, всегда ставила в пример, меня же, распирала от довольства. Да, пусть я не так модно одета, как другие девчонки, не бегаю на свидания, не тусуюсь в ночных клубах, зато сумела растопить лёд в сердце снежной королевы Акифьевой Анны Павловны. Экзамены меня не страшили, напротив, будоражили, приятно тревожили. Я была уверена в своих знаниях и гордилась этой своей уверенностью. А ещё, в дни сессии, я была самым популярным человеком в группе. Каждый шёл ко мне на поклон кто за конспектом, кто за консультацией. И милость моя была безгранична. Я помогала всем, чувствуя себя нужной, хотя и понимала, что всего лишь калиф на час. Что с окончанием сессии всё вернётся на круги своя. Но чёрт возьми, как же было приятно сидеть в сквере в окружении однокурсников, уплетая мороженное и объясняя то, что все эти болваны пропускали мимо ушей, предпочитая шляться по злачным местам. Солнце, щебет пичуг в неокрепших, ещё бледных и по-весеннему душистых кронах тополей, тёплый ветерок, тормошащий непослушные пряди волос и ощущение того, что всё впереди.

– Сестра!

Сдавленный голос зеленоглазого мужчины рывком выбросил меня из воспоминаний, вернув в неприглядную реальность.

– Таз!

Пациент зажимал рукой рот, по измождённому сероватому лицу бежали крупные капли пота, а в зелёных глазах застыла мука.

Я заметалась по палате в поисках проклятого таза, но он, словно сквозь землю провалился. Ну где же он? Где?

Да вот же он, мерзавец такой, под одним из колченогих стульев.

Я не успела всего на несколько секунд. Мужик свесил голову с кровати и исторг из себя всё, чем его покормили на обед. По палате поплыл гадкий запах кислятины и гнили.

– Чёрт! – завопила я, подавляя рвотный рефлекс. – Я больше так не могу! Лучше трибунал, чем всё это! Я не могу! Не могу! Не могу!

Усталость, головная боль, жажда и желание опорожниться, удерживаемые силой воли, вырвались наружу. Я в ужасе смотрела на бурую зловонную лужу, и отчётливо понимала, что это предел.

Я уселась на пол и зарыдала. Плевать! Плевать на всё и на всех!

– Простите меня! – слышала я мужской голос сквозь собственный вой. Да, голос красивый, мягкий, тёплый, только какое мне до этого дело? Блевотина – есть блевотина, и убирать её придётся мне. А через несколько минут стошнит кого-то ещё, или кто-то обмочится, или начнёт харкать кровью. И не будет всему этому ни конца, ни края. Тяжёлый день, бессонная ночь, и так, пока я не сдохну.

А ведь дома попсовый концерт по телевизору, мягкая кровать, ванна и мамины щи, а ещё чай, ароматный, в фарфоровой чашке со старомодным золотистым ободком. Представив всё это, я взвыла.

– Простите, я не хотел вам доставлять ещё больше хлопот. У вас очень тяжёлая работа, Лиза. Просто так получилось.

От этой бархатной мягкости, от участия, стало ещё жальче себя, и рыдания рванулись из меня с большей силой.

Дверь резко распахнулась. В проёме возникла Ксения. В таком же костюме, как и у меня, но отчего-то, она мне показалась более свежей, более чистой. А может, так оно и было. Прямая осанка, пронзительный, сверлящий взгляд из-под очков.

– Что здесь происходит? – спросила она, пригвождая меня к месту своими глазами- буравчиками. Тон, как всегда властный, твёрдый, не терпящий возражений.

Почему я не такая? Как её воспитывали в детстве? Кем были её родители, сумевшие внушить дочери, что она- королева, в любом месте, в любой одежде, в любой ситуации? Такие, как Ксюша ни где не пропадут, они привыкли получать всё, что им понадобиться. Карьерный рост, уважение, мужчины, готовые пасть к ногам.

– Комарова, я к тебе обращаюсь, дорогуша, – нарочито ласково пропела Ксения. – Ты оглохла, моя милая?

Я смотрела на неё, стараясь уловить в холодном, надменном взгляде хоть толику снисхождения. А может, попросить, чтобы меня кто-то сменил, или хотя бы отпроситься на пол часика водички хлебнуть да что-нибудь зажевать? Ведь не зверь же она?

– Ксения, я очень устала. Можно, – проговорила я и поморщилась от сухости в горле. Сглотнула слюну, но не помогло. А по спине бежали противные струйки пота. Ох и воняет же от меня, наверное, как от лошади.

– Нет, – отрезала Ксюша, и её чёрные глаза блеснули торжеством. – Тем более, ты, как я посмотрю, не слишком-то рьяно выполняешь свои обязанности. Убери это немедленно!

Палец, обтянутый синей тканью перчатки, указал в сторону лужи.

– Здесь больные, им плохо, они страдают, а ты устраиваешь истерики. И не стыдно? Человек носящий белый халат не устаёт, не плачет, не жалуется. У него железные нервы и об салютное отсутствие всяких слабостей. Я напишу рапорт по поводу твоего поведения. Хотела пожалеть тебя и заменить Светой, чтобы ты ночью отдохнула, но нет. Ты, милая моя, не заслужила снисхождения.

Ксюша нервно дёрнула плечом, словно предлагая окружающим разделить её негодование.

Теперь мне стало холодно, несмотря на духоту в палате. Мысленно я ругала себя самыми последними словами. Дура! Ну сдержалась бы, убрала блевотину, и стояла бы сейчас в душевой, ловя ртом тёплые капли воды, а потом, лежала на скрипучей кровати, вспоминая горячую гальку под ногами, шум прибоя и загорелые плечи Вадима. Нет же, разревелась чистоплюйка, расклеилась. А Ксения не пощадит, как бы я не унижалась, не валялась в её ногах. Правильно сказала Лида, она- фанатичка. А фанатики- люди страшные, так как твёрдо уверены в своей правоте и в том, что все их действия совершаются во благо.

– Вы абсолютно правы, – неожиданно вмешался зеленоглазый. – В вашей профессии не должно быть слабостей и пороков, иначе она не имеет смысла. Брезгливость, трусость, эгоизм – не для вас. Вы согласны со мной, Ксения Витальевна?

А этот-то куда лезет? Вот козёл! Наблевал мне на пол, довёл до истерики, а теперь к Ксюшке клеится. Все мужики- кобели. Одной ногой в могиле, а туда же.