Владлен Лядский - Усилители смысла

Дорожка несколько раз раздваивалась, он каждый раз шёл по нижней части, опускаясь всё ближе к озеру. Но дорожка отказывалась вести вниз, ей нравилось опоясывать холм, подсовывать укромные, вдавленные в холм уголки с низкими широкими скамейками, оставлять неприметные тематические урны и площадки для обзора. Она была создана для долгих неспешных прогулок в выходные и праздничные дни солидных взрослых людей с семейством…

Пока дорожку вдруг не пересекла бетонная лестница, идущая строго вниз. Она смотрелась грубо и неуместно, обрывая всё впечатление красной дорожки, но она вела вниз. Пятый спустился по ней, прошёл над сухим водоотводным каналом (стенки отшелушивались вспученным серо-коричневым налётом). И вышел на паперть перед озером.

Охваченный камнем и бетоном берег переходил в мост, дальше снова расширялся, но постепенно ослабевал и уходил в землю, плавно переходя в обычный песчаный пляж. Мост делил озеро на две неравные части, словно кто-то перехватил пакет с водой выше середины. Верхняя часть загибалась куда-то за болтообразное здание и была заключена в бетонное остроугольное ограждение, а вот нижняя… нижняя была куда больше и даже имела корабль. Искусственный, стоящий на отдельном островке, но всё же…

То и дело оглядываясь на широкие ступени красного камня, ковровой дорожкой пролёгшей по пыльному песчаному склону, Пятый неуверенно ступил на бетонную плиту грубого моста, держась центра.

Непрозрачная вода под мостом разделилась на тёмно-зелёную и совсем чёрную. Пятый остановился и всмотрелся повнимательнее – чёрная часть воды была не однородной, посередине её разделяла более светлая полоса. Он подошёл поближе к перилам – всмотреться.

Больше всего эти две полосы напоминали трубы. Две донельзя ржавые трубы, зачем-то проложенные по дну озера. С каким-то особым когда-то смыслом…

Тут оказалось, что он опёрся на перила, которых не было – перед глазами мелькнула чёрная дыра с оплавленными краями (перила были сварены из железных толстых, в полтора кулака, труб). Затем вода резко надвинулась, и он ослеп, упав плашмя в твёрдую водяную поверхность.

Всплыв, и кое-как проморгавшись, он почувствовал неприятное ощущение пониже лопаток. Он оглянулся… и тут же рванул прочь из-под моста – снизу тот оказался куда страшнее, чем выглядел сверху. Не доходящие до воды бетонные плиты внутренней арки оставляли место для лаза.

А оттуда на него кто-то смотрел холодным оценивающим взглядом.

Он грёб изо всех сил, но вода становилась всё вязче и вязче, каждый гребок давался с большей силой – не разбирая дороги, он вплыл в водоросли, разлёгшиеся на поверхности. И они не замедлили намотаться и запутаться.

Пятый забарахтался, пытаясь вырваться, но водоросли росли из самого дна, и вырываться не хотели. Чтобы не уйти под воду, он замолотил ногами, которые тут же завязли. Он выгнул голову, чтобы не глотать воду, тело перевесило и стало погружаться.

И на него опять смотрели. Теперь взгляд был пропитан холодной и тёмной глубиной, откуда нет возврата. Пятый рванулся изо всех сил, водоросли дёрнули его назад…

В нос ударила тошнотворная вонь гнилых водорослей и сдохших морепродуктов. Он вплотную пребывал с кучей мёртвых перепутанных водорослей, а прямо перед носом из стеблей торчал побелевший высохший остов рака.

Он попытался встать на ноги и обнаружил, что воды по колено, а заваленный сухими водорослями берег начинается прямо перед ним. Нелепо переваливаясь из-за намокшего рюкзака и хлюпающих, обматывающихся вокруг голеней штанов, он побежал к ближайшей бетонной лестнице – подальше от воды.

Водоросли неприятно проседали под ногой, глаза цеплялись за торчащий из высохшего ила металлический мусор, в затылок дул слабый разогретый ветер.

Бетонные ступеньки располагались гораздо выше, чем ему казалось, но он одним броском с упором на левую руку закинул себя на однозначно твёрдый и горячий бетон и потом бегом вверх.

Отбежав метров на десять, Пятый заставил себя остановиться и обернуться. У каменной насыпи у моста недоставало камней, одна из плит мостового настила сломалась посередине и просела вглубь. Убогими пеньками торчали срезанные столбы фонарей.

Из-под отступившей воды торчали песчаные косы, почти смыкавшиеся друг с другом. По песку дальнего берега вилась добела выбитая тропинка, проползая под скелетами деревьев и сухими кустами. Идти туда, чтобы отдохнуть после купания, уже не хотелось.

Он оглядел себя и повёл носом. Пахло не ахти – вода была несвежая, но без гнилостности. А одежда с обувью сами высохнут – по такой-то жаре. Носки разве что выжать – чтоб ногу не натирали.

Он глянул назад, ища, на чтобы присесть. Из земли торчали только срезанные под корень остовы скамеек и чего-то ещё, расположенного вокруг столба побольше – когда-то это было беседкой.

Резать себе седалище их острыми краями было бы глупо. Сидеть на горячем бетоне вровень с ногами было неудобно повреждённой спине, колени мешали видеть скользкие шнурки, опять затянувшиеся в геркулесов узел.

Он встал на одно колено, скривившись, когда шероховатости бетона врезались в-из-под коленную чашечку. Ему никогда не удавалось расположиться так, чтобы было удобно и на кость не давило.

От неудобной позы начали подрагивать поджилки, а клятые скользкие нейлоновые шнурки никак не вязались в нормальный узел. Лучше бы он их вообще не трогал! Перила клятые…

В спину ему опять смотрели. Он обернулся – у подножия лестницы, ведущей к обелиску, стоял Второй, обхватив падающую голову рукой и медленно водил другой рукой туда-сюда, подавая сигнал.

Пятый помахал в ответ. Второй опустил руку и поник головой, обхватив её и второй рукой: его часто так накрывало, в подходящих и безосновательных местах, а таблетки из походной аптечки он почему-то не глотал. Из принципа, видно. Или из-за нежелания признавать себя больным.

Пятый сунулся было как-то – узнать. Второй мигнул, прокристаллизовался взглядом и… вышел из себя (разом став кем-то другим) резанув его сурово-злобным глазом так, что больше не хотелось. Вообще.

Впрочем, Второй никогда не жаловался на состояние, и на этом его душа успокоилась. Настолько, что можно было подойти поближе.

– Ну что… – Второй завис с немного сосредоточенным видом.

Это была его очередная странность – во время разговора он вдруг замолкал, будто заготовленный кусок текста куда-то исчезал. После рваной паузы, он продолжал, но пропустив изрядный кусок, который можно было восстановить.

Но это требовало усилий.

Пятый подозревал, что по каким-то причинам Второй не хотел говорить банальные вещи. А без них разговор выстроить трудно: шестерёнкам между собой нужна смазка. Второй смазыванием и не мучался, перекладывая тяжесть увязывания смысла на Пятого.