Алекс Коста - Прилив. Книга 1. «РУТ»

Она подумала, что жалеет даже не то, чтобы этих людей, пропадающих в земляной пучине, а то, что этот маленький город может похвастаться только этой воронкой.

От этого зрелища, она перенеслась в школьный класс. За партами сидели дети, примерно десяти лет, с эталонной внешностью. Блондины, брюнеты, один рыжий, парочка с азиатской внешностью и несколько с арабской. Мальчики и девочки, пятьдесят на пятьдесят.

Чем вы особенно гордитесь в вашем городе!? – спросил кто-то, наверное, учитель, хорошо поставленным голосом, оставаясь за кадром.

Девочка с белой внешностью вытянула руку, поднялась, рассказала, что в ее городе есть полигон для испытания самолетов. Азиатский мальчик ответил, что в его городе родился известный исполнитель блюз (тебе-то откуда знать про блюз, джеки-чан?). Рыжий начал про спортивную команду. Но, его «и вот, в суперкубке» прервал здоровенный парень, со спутанными сальными волосами, в грязной одежде, с отстраненным лицом.

Вот, в моем городе… – он загремел, не по-детски, оформившимся басом, – Никто известный, в-а-а-ще не родился. Нет там, как их… никаких полигонов, а спорт… ну есть кое-какой – драки, наверное, рядом с пабом для «леприконов». Эт-то можно назвать спортом… – он неприятно хохотнул, – А! Во еще, что! Все дома, на хрен, покосившиеся, все отваливается! Дороги, так ва-а-а-ще, дерьмо!

Зато, зато… посреди центральной площади есть… о-г-р-о-омная такая дырень! Да, дырища прямо в земле, размером с, мать его, полигон для долбанных самолетов. В нее все спускаются, но никто не поднимается. Ха-ха-ха!

Звучит патриотическая музыка. Оркестр берет высокую ноту, на фоне неба и нервно трепыхающегося флага, надпись: Гордись дырой в своем городе!

А, лучше так: гордись своей дырой!

Стебно, нахально, двусмысленно. Как Мэни любил. А, главное, универсально.

«Гордись своей дырой!» – подходит и для рекламы кредитования, и для женских прокладок, и еще для много чего, что сделало мир – таким.

Та-ким… так-ким… та-ким… – ей показалось, что ее живот превратился в барабан, и кто-то стучал по нему двумя палочками, пытаясь достать наиболее патриотический ритм.

***

Проснулась от сильного толчка снизу. Провела рукой, внизу было мокро. Месячные!? Нет, не может быть. Что тогда? Еще раз проверила. Да, чуть мокро. В том самом месте, как когда-то, обычно. Но…

Понюхала пальцы. Это… запах металла, наполовину с вагинальным. В прошлом, мужчины почему-то сравнивали его с рыбным.

В ДжиЭм один раз пришел заказ на рекламу вагинальной помадки. Они взяли его, хоть производитель был захудалым. Грязный Мэни обожал такие заказы. Можно было развернуться, не боясь перегнуть палку с шовинизмом и сексуальным подтекстом.

И почему он дал ей придумывать концепцию? Может, хотел поиздеваться над новенькой?

Она предложила то, на что тогда была способна. Откровенно, дурацкое.

Женщина шла с букетом по улице, кажется, даже парижской (ну и клише!), то и дело зарывалась носом в герберы, потом поднимала волоокие глаза на зрителя. Отбивка слоганом:

Запах, который внутри.

Вторая концепция была еще хуже. Белое перо кружило в воздухе, падало на голый женский живот. Слоган:

Легкость всегда с тобой!

Жуткая чушь! На редкость, банально и тупо. А еще не понятно, что она хотела донести. Что она вообще рекламировала!? Цветы, постельное белье, прогулки по европейским городам!? Занятия йогой?

– Что ты хочешь им сказать!? Что, твою мать… – орал Мэни, порвав все листы с «легкостью» и «запахом внутри».

Рут молчала, ничего не могла сказать. Испытывала смесь злости, обиды и отстраненности. Отстраненности от того, что ее уволят. Она пойдет прочь из офиса, куда-нибудь, вдаль, не зная куда, жалуясь сама себе на несовершенство мира.

– Чего молчишь? Ты баба или нет? Тебя вообще волнует, есть у тебя запах между ног? Ни хрена! Слышишь! Тебе насрать на свой запах! Так, чего ты продвигаешь то, на что всем насрать!? Какого хрена ты думаешь… а, знаешь, на что тебе не насрать? Я тебя скажу! Тебе не насрать! Не насрать… будет ли какой-нибудь придурок лизать тебя достаточно долго, чтобы ты… ладно, не кончила, куда тебе! Хотя бы потекла, как следует, прежде, чем он залезет и начнет пыхтеть!

Грязный Мэни посмотрел на ее внимательно, с состраданием.

– Е-мое! Слушай… а, тебе вообще кто-нибудь когда-нибудь отлизывал? А, хрен с ним… я бы тебе отлизал, если хочешь знать. Не такая ты и страшная, кстати.

Олдскульный менеджмент! Еще одна особенность Мэни. На фоне угроз и оскорблений, – грубые, но искренние комплименты.

– Что вы, вообще, за поколение такое?! Сосать не умеете, лизать не хотите, трахать… даже трахать стесняетесь… как вы вообще будете…

(Мудрый Мэни подозревал заранее)

– А… на хрен все это дерьмо! Вспоминай папу Огилви!

Мэни выхватил откуда-то маркер, нарисовал на клипборде «до» и «после».

На одной половине «до», была голова мужчины, с кислым выражением. Видимо, все потому, что он держал в зубах рыбину. На второй – «после», все тот же мужчина улыбался, зажав в зубах, как собака кость, кусок арбуза.

– И чтобы, сок у него тек по щекам. И по шее… слышишь! Будто, он до корки зарылся туда и «хрум-хру-хрум»! До, корки, понимаешь? А-ха-ха-ха… Все, иди, отдавай рисунам (так у них называли дизайнеров), нормально уже!

Слоган она придумал сама. Вверху было написано: Что ты больше любишь? Внизу: Люби всем ртом!

Грязному Мэни понравилось. Похлопал по плечу, налил виски. Это было высшим признанием.

***

Втянула железно-рыбный запах, далекий от арбузного. Картинки воспоминания исчезли. Слегка раскачала гамак, опять заснула.

В следующий раз, проснулась с тяжестью в висках и затекшей шеей. Чертов Энди со своими гамаками! Просто, практично, полезно… – так и просится на рекламу какой-нибудь дряни из «Возьми в дорогу».

«Вставь в жопу», как говорил Мэни про такие товары и никогда не брался за их заказы.

Дерьмо с полок «вставь в жопу» рекламировать бесполезно. – говорил он, когда к ним приходили производители складывающихся, в десятеро, зонтов, калькуляторов, толщиной с лист картона, карманных коммивояжёрских стиральных машин. – Такое дерьмо, – Мэни брал тонкий, как пенал, зонт, – Купит только человек, стоящий под проливным дождем. Ему реклама не нужна. Он и так купит это одноразовое дерьмо с четырехсот процентной наценкой.

***

Купит с четырехсот процентной наценкой, купит с четырехсот процентной на-цен-кой… на-цен-кой… на-цен-кой…

Волны, попадающие в волнорез отзывались не успокаивающим «хлоп-хлоп», а более решительным «баумс-ба-умс».

Наступило утро. Судя по светящимся, салатовым цветом, папоротникам, уже позднее.

На столике, рядом с ее гамаком, лежал механический малыш. Под ним, как пеленка, записка на хорошей плотной бумаге. Не нужно было долго думать, чтобы понять, от кого.