Вячеслав Морочко - Увертливый

«Объясните, любезная, – интересовался Виталий, – почему на центральных улицах Рима столь откровенно сыпется штукатурка?»

«По двум причинам, дорогой мой, – отвечала женщина, стремясь поддержать его интонацию, – во-первых, именно, в силу откровенности итальянцев. Они не любят показухи. Для них важно, что – внутри, а не снаружи. За обшарпанными стенами палаццо таятся очаровательные итальянские дворики с фонтанами».

– А во-вторых?

– А во-вторых, мы – титульная нация бывшей империи, тогда как вся остальная Европа – всего лишь «постримское пространство». Из больших европейских народов мы, самые бедные, самые ленивые и самые крикливые, никак не научимся жить без политических кризисов.

– Откуда вы так хорошо знаете русский?

– А я – русская. Мама вышла замуж за итальянца, работавшего в Тольятти. А потом он забрал нас сюда.

– Благодарю вас. С вами все ясно. Подробностей не надо.

– Слава богу!

Пройдя метров триста по Корсо, группа повернула направо. На узких улочках бурлили потоки туристов. Хотя Петя и был уверен, те, кто за ним наблюдает боятся полиции и вряд ли решатся напасть в таких тесных местах, тем не менее он смотрел в оба, то и дело оглядываясь. Он не мог и предположить, что основной наблюдатель находится от него в какой-нибудь паре шагов.

Пройдя еще метров двести, группа вышла к Фонтану Треви, который ослепил Петю белым сиянием и обилием сверкающих струй. Фонтан начинался с трехэтажного здания, изображавшего дворец бога морей. Из центральной арки дворца выезжал сам Нептун. Его раковину-колесницу мчали морские кони с тритонами. Вокруг громоздились скалы, торчали причудливые обломки камней, с которых струилась вода. Не скульптуры, а именно эти камни и скалы сильнее всего поражали воображение.

Порой, когда мы видим сложную живопись или читаем заумную книгу, нас раздражает наглость автора: «Как он смеет останавливать нас „на скаку“, задерживать наше внимание, отнимать наше время, требуя разобраться в хаосе красок, мыслей и чувств, которые не в состоянии прельстить наш менталитет. Приходится разминать, распинать сложившееся нутро, сдирать кожу, ломать установки и гнуть скелет. И, если кончается тем, что „ключики“ к сумасшедшему хаосу найдены, ритм пойман, смысл схвачен, мы – счастливы. Так часто бывает, когда слушаем незнакомую музыку.»

Фонтан был до верхней кромки полон сине-голубой водой. На чистом дне его можно было разглядеть монеты, брошенные через плечо туристами, желающими еще раз вернуться в Рим.

Галкин и раньше видел это диво в кино и на фото. Он представлял его себе стоящим посреди большой площади, видным издалека и был поражен несоответствием своих представлений с действительностью. Фонтан Треви со всех сторон был зажат высокими зданиями, занимал, на глазок, восемьдесят процентов площади между ними и казался прекрасным узником, брошенным в тесную яму.

Группа повернула назад и снова пересекла Корсо. Это был час пик, когда все группы собрались на игрушечных улочках центра. Минут через двадцать они вышли на небольшую площадь с фонтаном, совмещенным с обелиском, который заканчивался крестом. На площадь выходило мощное здание с многоколонным портиком и гигантским куполом. То был Пантеон – то есть храм всех богов. Именно с этой целью он был воздвигнут на закате дохристовой эры и должен был быть разрушен в поздние времена, как языческая постройка, если бы не был обращен в богородичную церковь. Его величественная ротонда перекрыта полусферическим куполом. Благодаря идеальной соразмерности: диаметр основания и высота купола (высота одиннадцатиэтажного дома) равны между собой, возникало ощущение легкости сооружения. Свет в зал поступал через единственное отверстие в вершине купола. Снизу оно казалось крошечным пятачком, хотя в действительности его диаметр составлял около девяти метров. Главный алтарь с богородичной иконой расположен в алтарном выступе с полукуполом. По окружности зала – еще шесть алтарей, украшенных мраморной облицовкой и колоннами. Позднее храм приобрел значение усыпальницы выдающихся личностей. Здесь похоронены некоторые известные художники и члены королевской семьи. В зале, как и положено усыпальнице, – чуть мрачновато. Преобладает цвет темного золота.

«У нас мало времени, но к одной могиле мы все-таки подойдем». – в голосе гида звучала нотка человека, делающего одолжение. В нижней части мраморного надгробия, к которому приблизилась группа, была застекленная полуовальная ниша, и можно было увидеть темно золотой саркофаг. Над нишей было выполнено странное, как будто условное, изображение мадонны с младенцем – убранный за стекло надгробный памятник автору знаменитой Сикстинской мадонны. Галкин видел множество иллюстраций с этой картиной, и всякий раз в его ушах звучала Аве Мария Шуберта. Два мировых шедевра слились в его сознании в одно целое, хотя авторы были очень разные люди и жили в разное время. На вопросы о Рафаэле Санти гид отвечала сухо, даже враждебно. Ее как будто коробила мысль, что приезжие могут интересоваться и восторгаться этой недостойной личностью. Когда группа вышла из Пантеона и по узеньким улочкам двинулась дальше, Виталий обратился к женщине с вопросом: «Складывается впечатление, что вы недолюбливаете Рафаэля. Я – прав?»

– Я, хоть и русская, но католичка. А вы все привыкли к автопортретам, где сам он изображает себя ангелоподобным. В действительности он – далеко не ангел. «Известно, – перебил Виталий, – как и Карлу Марксу, ничто человеческое ему было не чуждо: он любил покутить, имел много женщин. Но зато был гением!» «Злым гением, – поправила она. – Он был сам дьявол!»

Она сжала губы и замолчала. Виталий подмигнув Галкину, тихо шепнул: «А ты, в таком случае, – фурия!» Петя автоматически отозвался: «Между прочим, так звали римскую богиню мщения». Но Виталий не унимался: «Говорят многие гении – неисправимые грешники. По-вашему – лучше, если бы их не было вовсе?»

– По мне так было бы лучше.

Петя задумался: «Что это? Веет дух Ватикана, до которого тут – рукой подать? Скорее всего, бедняжке очень досталось от тутошних грешников. Может быть, ей исковеркали жизнь, а мы лезем в душу».

Переходя по «зебре» проспект Возрождения, гид сказала: «Взгляните налево. Видите у подъезда – двух часовых».

«Домик, вроде обычный жилой. Наверно, в подъезде какая-то шишка живет», – предположил Виталий.

– В том-то и дело, что дом – нежилой! Представьте себе, это Сенат итальянской республики.

– Да что вы!? Вот никогда не подумал бы!

Седоволосый мальчик слегка перегибал палку. А усатая женщина фыркала, но терпела.

Проскользнув крысиными щелями улиц, группы вышли на площадь Навона. Она была шириною в шестьдесят метров, располагалась на месте древнего стадиона и тянулась с юга на север метров на двести пятьдесят. Обрамляющие здания стояли на фундаменте античных трибун. «Наве» по-латински – «корабль». Очертаниями площадь, действительно, напоминала лодку. На ней струились три фонтана: на юге фонтан «Негр», на севере – «Нептун», в центре фонтан «Четырех рек» с обелиском и скульптурной группой. Четыре скульптуры обозначали реки и континенты одновременно: Ганг представлял Азию, Дунай – Европу, Нил – Африку, Ла-Плата – Америку. Об Амазонке, Волге и Миссисипи в семнадцатом веке, когда создавался фонтан, существовали только смутные представления.