Свен Карстен - Страна Лимония

И ведь нету теперь у Серёги носа, чтобы зажать его пальцами! И пальцев тоже нету! Носа нет, а запах чувствуется!

Наконец, Серёга увидел – под рулевым колесом, за круглыми окошечками с цифрами, за пластмассовой панелью лежала электрическая автомобильная печёнка, утыканная проводами, светящаяся и подрагивающая. Лежала и воняла. И было с первого взгляда понятно, что она в машине самая главная, над всеми потрохами начальник, без нее и мотор не заработает, и колеса не закрутятся.

– Не любишь печёнку? – сказала душа. – Вот и не люби.

Серёга всё понял и принялся печенку не любить, так сильно, как только мог. Печёнка какое-то время крепилась, только помаргивала, но Серёга еще добавил ненависти, и печёнка сдалась – потускнела, подернулась изнутри дымком, замутилась, а потом и вовсе погасла. В тот же миг у Тойоты потухли фары и отключился свет в салоне.

И вонь в момент пропала. Серёга с наслаждением вдохнул чистого, пахнущего теперь стираным бельем воздуха, мир вокруг него заскрипел, повернулся удивительным каким-то образом, сложился, распрямился – и Серёга снова осознал себя внутри собственной головы, ровнёхонько промежду затылка и шишки на лбу.

Пока Серёга валялся телом у мусорных баков, а душой сражался с автомобильной печёнкой, анархистская акция практически уже и кончилась. Смерть печёнки не позволила Тойоте сдвинуться с места, Краснобаев напрасно топтал педаль газа, взвизгивая при каждом полученом от Геноцида и Санди ударе, и только ремни безопасности удерживали Красноглазова от падения на колени и капитуляции. Санди позже рассказывал, что взяточник-директор полностью раскаялся и просил у технолога Горячева прощения за неправомерное увольнение, но Коля-Проездной утверждал, что слышал одно лишь жалобное «Вот деньги, только не убивайте!».

Понятно, убивать никто никого и не собирался, времена уже не те, не как раньше. Еще не "эра Милосердия", конечно, но и не двадцатый уже год. Поэтому Краснобаеву всего лишь сунули еще пару раз кулаком в рыло, отобрали портфель и ключи от машины, и вежливо распрощались. Уходили не торопясь, но и не слишком мешкая. За углом свистнули Крысе и прибавили ходу.

Через два квартала все уже бежали, хохоча, толкаясь, размахивая трофейным портфелем и по десятому разу пересказывая друг другу ход нападения, всякий раз – с новыми фантастическими подробностями. Далеко позади разрывалась паническими гудками директорская Тойота.

В портфеле Краснобаева не оказалось ни единой деловой бумаги, но зато обнаружился десяток конвертов с деньгами и поллитровка английского виски «Бифитер» с каким-то расфуфыренным клоуном на этикетке. Деньги Санди рассовал по карманам с уверениями, что они пойдут на дело борьбы против демократии и за окончательное торжество анархии, а бутылку виски, которое все присутствующие видели в первый раз в жизни, подарил Геноциду, как наиболее отличившемуся. Портфель и ключи выкинули за какой-то забор.

Про Серёгину оплошность с заточкой и не вспоминали. А Серёга и рад был, и тоже с рассказами не лез. Да и кто ему поверит, про печёнку-то.

Затем кто-то, кажется Мерипопинс, предложил завалиться приторчать в «Параллели». В честь победы над акулой эксплуатации, типа. Санди предложение одобрил, а Серёга лишь поудивлялся, как это можно и торчать, и заваливаться одновременно.

Товарищ Геноцид свернул с поллитровки винтовую пробку и позволил всем приложиться. Серёга хлебнул и скривился: клоунское пойло отдавало горелыми ветками и даже чуть ли не углем для печки. В животе виски сразу забурчало и запросилось назад. Душа не принимает, подумал Серёга.

Дальше довольно долго шли по широкой улице, на которой не было асфальта, а был только песок и размытые дождем ямы, и тут Серёгины говноступы показали себя с самой лучшей стороны. Бутылку передавали по кругу. Серёга давился, кашлял, но глотал, не обижаясь на насмешки. Крыса охотно пригубливала в свою очередь, но, как Серёге казалось, только делала вид, что пьет, а на самом деле жульничала, затыкала горлышко языком.

«Параллели» – большой сарай из рифленого железа с лампочками по краю крыши – торчал в конце улицы и, насколько Серёга мог судить, ничуть не заваливался. Торчал ровно. Изнутри доносились скрежет, уханье и буханье – как будто внутри был заперт и кидался на стенки, пытаясь вырваться на свободу, давешний трамвай. Вывеска поверху гласила: «Клуб любителей патриотической песни «Параллели», а понизу, прямо по стене масляной краской было намалёвано: «Дискотека «Керосин». У металлической входной двери топталось несколько парней, один из них обернулся – и Серёга с удовольствием узнал в нем ночного знакомца Витальку. Виталька же удовольствия от встречи с анархистами не проявил никак.

– Мест нету, нету мест! – заговорил он, разводя руки ладонями вперед, будто собираясь ловить гусей. – Всё битком, все билеты кончились. Да вы мне еще за прошлые разы кругом должны. И не просите.

– Виталичка, приветик! – засмеялась, подходя, Крыса. – Семечек еще хочешь? А то у меня всегда с собой!

– Тебя вообще здесь быть не должно, – отмахнулся Виталька. – Малолеткам комендантский час.

– Петрович, обижаешь! – важно проговорил Санди, засовывая руки в карманы. – Она со мной. А если я одолжаюсь когда, то всегда отдаю с процентами. Сколько тебе от меня положено?

И Санди королевским жестом вытащил пригоршню Краснобаевских денег.

– В столицу, понимаешь тут, уезжаю, – как бы нехотя поведал он. – На кондитерскую конференцию. Получил подъемные и пропивочные. Поэтому гуляю сегодня.

– Беру по сегодняшнему курсу, – предупредил Виталька. – По три семьдесят пять.

Санди был великодушен, согласен был хоть по четыре. Зеленые бумажки совершили путешествие из рук в руки. Сдачу Санди, как и положено вежливым людям, брать не стал.

– И каждому из моих друзей по лазеру, – заказал он.

Друзья-анархисты получили от Витальки полдюжины лазеров – серебристых потертых цилиндриков размером с огрызок карандаша, на шнурке и с кнопкой сбоку. Серёга нажал ее на пробу – карандаш родил зеленый луч света толщиной с вязальную спицу. Свет не грел, и не морозил. Как фонарик штучка была очевидно бесполезна, как зажигалка – тоже.

– В глаза никому не направляй, – предупредил его Виталька. – Иначе сразу в торец получишь. И не потеряй, на выходе отдашь. На шею надень.

Может, это музыкальный инструмент такой? – подумал Серёга. Для патриотического пения. Серёга даже дунул в карандаш-лазер, но никакого звука не услышал. Зряшная вещь, одним словом.

Виталька отворил железную дверь и на улицу вырвался… нет, не трамвай, а цветной мигающий свет, ритмичный скрежещущий грохот, сигаретный дым и многоголосые крики. Анархисты, пританцовывая, проследовали вовнутрь сарая, Серёга шел последним. В сарае было, действительно, битком народу, толпа начиналась прямо от дверей. Сказать, темно было внутри или, наоборот, очень светло, было невозможно – было то так, то эдак. Но вот шумно оказалось очень. Хоть топор вешай. Наверное, это была, все-таки, музыка… Но музыка какая-то без мелодии, как Крысины песни.