Свен Карстен - Страна Лимония

Музыка валилась на головы откуда-то сверху. Серёга всмотрелся. Под высоким потолком музыкального сарая, среди прошитого лазерными иглами сигаретного дыма, на веревках, плашмя и мордой вниз, была распята огромная, в человеческий рост, плюшевая игрушка – черный с белым медведь-панда: в сандалиях-шлепанцах на задних лапах, и с зеленой, с красной звездой, фуражкой на башке. Множество лазерных лучей, дергаясь, кололо его мохнатое толстое тело – танцующие внизу лимоновцы зачем-то подсвечивали медведя своими световыми карандашами.

– Музыка! – прокричала Серёге прямо в ухо подпрыгивающая сбоку Крыса. – Там у него сенсоры, включаются лазерами! Хочешь – барабаны, хочешь – гитара! Синтезатор! Куда попадешь, то и включится! Вместе делаем музыку! Давай, свети тоже! Тоже свети!

Серёга нащупал на груди брелок лазера, направил его вверх, подальше от чужих глаз, нажал кнопку. Луч его сразу потерялся среди десятков прочих, таких же зеленых, таких же прыгающих. Серёга даже не знал, попал ли он лучом на медведя – неужели, самого Медвепута?! – или нет.

Наверное, попал. И тем сразу в нём что-то сломал, поскольку медведь вдруг прекратил исходить барабанными и гитарными ритмами. Обрушилась тишина, толпа внизу замерла в секундном предвкушении, Серёга ойкнул, а Медвепут вдруг громко и отчетливо, с каким-то особенным медвежьим выговором и вкрадчивой интонацией, заговорил.

– Ни хао! – сказал он.

По музыкальному сараю пронесся единый мощный вдох и сотня глоток проорала в ответ, радостно и дико:

– Па-шёл! На-ху!

И Медвепут снова выдал грохот и завывания. Пляска продолжилась. Вот тебе и вся патриотическая песня, подумал Серёга.

Крыса объяснила в ухо, что Медвепут изредка, когда особым образом сходятся на нем лазерные лучи, прекращает барабанить и по-китайски здоровается. Игрушка-то китайская, привозная, редкая. И когда медведь так выскажется, полагается вежливо, по-китайски же, посылать его на всем известные три буквы.

– МЧС? – не понял Серёга.

Крыса проорала в ответ правильное слово. Серёга постарался его запомнить, чтобы, при случае, к месту употребить.

Крыса танцевала легко, дергаясь всем телом и закинув руки за голову. Серёга по-медвежьи топтался рядом. В метре-двух извивался и подпрыгивал Санди, странно при этом поглядывая на Серёгу с Крысой. Может, сказать чего хотел. А, может, это освещение обманывало.

Стоило на секунду отвернуться, как Санди куда-то пропал. Медвепут разразился заключительными стуками и взрыкиваниями, убавил громкость и совсем замолчал, лишь слегка электрически гудел и потрескивал. Танцующие тоже остановились, шумно дыша и переговариваясь, ожидали продолжения, некоторые шаркали ногами, как застоявшиеся лошади. Почти все были серьезны, непатриотично улыбалась лишь пара-другая девчонок. Лазеры погасли. В наступившей относительной тишине Медвепут вдруг сказал по-русски и не открывая пасти:

– Раз! Раз! Проверка! Э-э… Дорогие гости нашего танцевального вечера! Сегодня у нас в гостях известный многим, наш уважаемый и любимый, анархист и футурист Александр «Санди» Горячев! Вот он, приветствуйте!

Серёга покрутил головой, но нигде Санди не увидел. Дальний угол сарая в этот момент осветился. Похоже, Санди был там, но его заслоняла толпа.

– С анархическим, мать его, приветом! – закричал Медвепут, теперь голосом Санди. – Спасибо, кореша и корёшки… корюшки… чувихи! Спасибо! Мы сегодня гуляем, мы прямо с акции! С успешной акции, должен отметить! Хотите знать больше – слушайте завтрашние сплетни, радио ОБС, «одна баба сказала»! Ключевое слово – «Кондитерская фабрика»! Больше не скажу, тайна! Не моя тайна, партийная, анархо-футурическая! Я и так уже много вам лишнего сказал! Но какие секреты между своими, да?!

Присутствующие затопали и засвистели, как бы намекая этим, что между своими секретов нет, и быть не может.

– Я хочу вам спеть известную старинную народно-патриотическую анархистическую песню, всем знакомую, а вы подпевайте! – продолжал Санди. – Слова все знают! «Цыплёнок пареный»!

Громкие крики, смех, редкие хлопки. Санди прокашлялся.

– Цы! – цыкнул он на всех.

– Плё! – выплюнула толпа следующий слог.

– Нок! – восторженно закончил Санди. И дальше уже орали все вместе:

– Жа-ре-ный! Цыплёнок пареный! Пошел по городу гулять!

С помощью Медвепута Санди легко перекрикивал толпу, вел мелодию, блеял козлом:

– Его поймали! Арестовали! Велели пач-порт по-ка-зать!

– Мобилы! – заорал кто-то дурашливо. Толпа отозвалась гоготом. Серёгу посетило нехорошее чувство, что Санди поет песню лично про него, Серёгу, про то, как его поймали-арестовали. Издевается, а почему – непонятно.

События в песне, меж тем, нарастали:

– Паспорта нету! Садись в карету! Кареты нету! Пошел в тюрьму!

Ну, точно, поет про Серёгу!

– Тюрьма закрыта! – ревела толпа.

– Садись в корыто! – нашелся Санди.

– В корыте гря-зна-я во-да! – сообщили ему. Серёга помотал головой, начиналась какая-то чушь, такого с ним не было.

Дальше шло уже неприкрытое враньё:

Народ в музыкальном сарае недоуменно затих, такого продолжения он, похоже, не знал. Песня, по всему, выходила не патриотической, а явно политической. В голосе Санди прорезалась издёвка.

И Санди повторил, на другой уже мотив:

Народ безмолвствовал.

– Цыплёнок жареный… – тихо сказал Санди. – Цыплёнок пареный. Цыплёнки тоже хочут жить…

И замолчал. Песня кончилась. Никто не двинулся с места.

Медвепут под потолком постучал барабаном и вкрадчиво спросил:

– Ни хао?

– Да пошел ты на хер! – крикнул кто-то.

Клоунская водка скрутила Серёге желудок, и он, зажимая ладонью рот и раздувая щеки, метнулся к выходу, Крыса поспешала следом. Удивительно, но у нее даже нашелся карманный платок.

Пока Серёга выворачивал наизнанку пустой желудок, Крыса по-бабьи причитала и гладила Серёгу по согнутой колесом спине. Смысл ее причитаний сводился к тому, что Серёга бедный, что Санди всем известный провокатор, что теперь Санди будет «керосинить» до утра, что Серёге надо регулярно питаться, что надо взять у Санди немножко денег и сводить Серёгу поесть чебуреков, но сегодня уже все закрыто, и лучше она отведет Серёгу к одному очень хорошему человеку переночевать.